Четыре сезона в Японии - страница 11

И оба слишком рано покинули этот мир.

Сдвинув вбок входную дверь, Аяко покинула свой старенький традиционный японский домик на склоне невысокой горы и, чуточку прихрамывая, отправилась знакомыми задворками и улочками Ономити к маленькому кафе, которое она держала в самом центре крытой сётэнгаи[16], начинавшейся напротив железнодорожного вокзала. Вышла она пораньше, пока толпы служащих в деловых костюмах, с портфелями и зонтиками не заторопились на поезд до Хиросимы, пока все улицы и тропинки не заполонили – кто пешком, кто на велосипеде – школьники разных возрастов. Успев даже до того, как местные домохозяйки потянулись к торговым лавкам, чтобы купить рыбу, овощи и мясо на ужин.

Аяко любила свой городок в столь ранний час.

Приятным развлечением для Аяко было каждое утро шествовать одним и тем же маршрутом и ежедневно подмечать на нем какое-нибудь изменение. День за днем она проходила мимо таких же ранних пташек, как она сама, с неизменной приветливостью улыбалась им, кивала и с каждым по очереди здоровалась. Все в городе знали Аяко, и она знала почти каждого в лицо. Сама бы про себя такого не сказала, и все же факт оставался фактом: она была чрезвычайно известной жительницей Ономити. Время от времени по пути к своей кофейне Аяко встречала какого-нибудь туриста из Токио, Осаки или других мест и тогда склоняла голову и приветствовала его точно так же, как и любого земляка.

Впрочем, не столько люди привлекали ее внимание во время этих утренних прогулок (людей ей с лихвой хватало за день в кафе!), сколько завораживал непрестанно меняющийся пейзаж самого городка.

Свое небольшое каждодневное путешествие Аяко расценивала как время, проведенное наедине с собой, дающее возможность привести в порядок мысли и понаблюдать за миром вокруг. И в обязательном порядке она каждый день останавливалась в одной и той же точке – высоко на склоне горы, на бетонном переходе с железным ограждением, откуда открывался лучший вид на раскинувшийся внизу город. Здесь она всякий раз простаивала какое-то время, упираясь в металлические перила своими щуплыми уцелевшими пальцами (а также короткими культяпками потерянных пальцев) и любуясь многочисленными домиками, уютно примостившимися вдоль побережья. Она скользила взглядом по домам со светло-голубыми черепичными кровлями, плотно прижавшимися друг к другу, точно рыбья чешуя, между морем и горой. Затем ее взор сдвигался дальше, вглубь прекрасного пейзажа, обозревая Внутреннее море Сэто[17] и мириады островов, как будто реющих на горизонте. Лодки и паромы привычно скользили туда-сюда по безмятежной водной глади. Однако со сменой времен года, даже с каждым новым днем цепкий глаз Аяко замечал какое-то изменение, и это являлось в ее жизни неиссякающим источником радости.

Весной цветущая повсюду сакура сияла в утренних лучах солнца, игриво посверкивающих на поверхности тихого моря. Летом Аяко на том же месте вытирала пот со лба маленьким полотенчиком, а со всех сторон стрекотали свои песни цикады. Осенью взгляд Аяко неизменно притягивали яркие, красочные кроны, испещрявшие склоны горы. Зимой она поплотнее закутывалась в теплое тяжелое кимоно, разглядывая увенчанные снежными шапками горные пики, что проступали у горизонта, на далеких островах Сикоку, и в морозном утреннем воздухе становилось заметным дыхание.

Иной раз, лицезрея эти покрытые снегом вершины вдали, Аяко различала тихий, низкий, зовущий рокот гор, пытающийся вырвать ее из благословенной повседневной рутины, однако она решительно игнорировала этот призыв, сколь бы ни было сильно2 в нем притяжение, и продолжала свой путь на работу.