– Женское искусство? оксюморон! – сказал Сашка. – Хотя, впрочем, в некоторых вещах они бывают весьма искусны.
– Есть ложные белые, – ответил я. – А я такой ложный антифеминист.
– Ку-ку, – сказала кукушка.
– Ку-ку! – ответил Сашка кукушке. – Считай, сколько тебе осталось жить.
Ночь, в железной кружке – чёрный, как небо, чай с мятой. Озеро не плещется. Звёзды уже падают. Одна чиркнула над самой головой.
Я сказал «о Господи» и не успел загадать желание.
Вишни
Чёрные журавли качали из земли нефть. В степи стояли рыжие столбы огня.
– Лиса! – вскрикнула мама, вагон прилип к стёклам Уральских гор, прошла третья ночь, и мы приехали.
Тявкали собаки, воздух звенел насекомыми.
Дядя Коля поднял руку в чёрное небо, сорвал две холодные вишни и повесил мне за ухо. Дверь открылась, и на траву выплеснули целое ведро электричества. Я увидел большой стол, люди звякали тарелками, говорили: «Какой он уже у нас большой!», бабушка Паша топала широкими лапами по деревянному полу, по которому за порог катились большие яблоки.
Ласточки
Из синей глины Лахтинских болот ласточки свили гнездо. Уезжая, мама дала ключ и запретила открывать дверь на балкон, чтобы не тревожил ласточек.
Через неделю гнездо разбилось. Один птенец лежал у санок с выеденным муравьями животом. Другой не разбился сразу, а пытался уползти под балконный люк. Просунул голову под лист железа и издох. На его бархатистой спинке сидела муха.
Это был удар воздуха из открытой форточки, когда курил? Или глупые ласточки не рассчитали клейкость своей слюны, не сопоставили её силу с тяжестью двух растущих птенцов?
В осколках разбитого глиняного яйца трепетали перья.
Вчера над городом прошёл смерч, поваливший тополя поперёк улиц. Говорят, на острове Голодай была песчаная буря. Я не видел, я пил коньяк, созерцая поэтическую грозу и тяжёлые капли короткого ливня сквозь толстое стекло случайного кафе.
Я долго держал балконное окно открытым, ласточки не вернулись.
Незнакомый город
Ночь, дождь, мимо деревни, где жил Толстой, мимо Полотняного завода, где Пушкин гостил в усадьбе Гончарова.
Вместе с рассветом из туманов вышли и полетели назад картинные русские домики, холмы, берёзовые рощи, петухи и гуси.
В городе на каждом столбе объявления о круглосуточных ритуальных услугах.
Цветёт вишня, а липа уже отцвела, и метель из цветов.
Речка с рыбаками и рыбкой.
Школьники, перебегающие дорогу.
У музея космонавтики поп выгуливает своё большое семейство, на горке под первой ракетой Королёва пасутся козы. Фабричная гостиница, зелёная лужайка, за ней открытая настежь дверь, в пустом коридоре горит стеклянная люстра, но я не люблю, когда мешают утренний свет с электрическим.
«Давно вас ждём! – из боковой каморки, сладко зевая, вышла сонная барышня и провела в светлую комнату, где постель заправлена по-деревенски, с ушками.
Гостья
– Здравствуй, – сказала Груша и вошла в комнату.
Каким-то образом проскользнула сквозь – не мимо меня, оказалась у окна, повернулась, пока был ослеплён.
Впрочем, я её придумал.
Я давно зарёкся возвращаться в этот город.
Я посмотрел на свои голые ноги, смахнул с простыни на пол лоскут солнца, пора идти.
* * *
Божий день пришёл и тронул светлой ручкой занавески.
Тихо в комнате твоей.
Бабушка,
если просили,
читала:
«Горит восток зарёю новой,
уж на равнине по холмам
грохочут пушки,
дым багровый
клубами всходит к небесам».
– Мой мальчик,
ты спишь?
– Засыпаю.
