Макеева торопливо запрыгнула на заднее сиденье и прильнула лбом к прохладному стеклу.
Пока таксист разворачивался, девушка смотрела на территорию поликлиники.
Пустую.
И она была внутри пустая. Прислушалась к себе. И правда пусто. Ничего.
Ни обиды, ни злости, ни ревности… НИЧЕГО.
Ни сердце не заходилось, ни кома в горле, даже курить не хотелось. Это же здорово, правда? Значит, у нее получилось.
Справилась?
И стать равнодушной стервой — был единственным верным способом, чтобы защитить свое разбитое сердце.
Машина увозила Полину размеренно, дружелюбно покачивая… В Калининграде вообще царили особенные правила вождения: здесь сложно было найти гонщиков и лихачей, сигналящих тебе без причины и по причине. Эту балтийскую манерность Макеева ни раз вспоминала в Питере, где таксисты порой творили безумие на серых дорогах.
Девушка смотрела в окно и думала о том, что у него теперь другая машина: большая и вместительная. И это, должно быть, правильно: у него семья, места требовалось много. Она думала о машине и совершенно не думала о них, когда-то предавших ее, и это успокаивало.
Переболела.
***
— Мам, я дома! — сбросив абаркасы, Полина уложила сумочку на полку в прихожей.
— Поля, мы здесь. На кухне, — донеслось как раз с той стороны.
Мы?
Полина удивилась.
Тихо ступая, вошла в комнату.
— Привет, — Роберт в деловом костюме восседал за их миниатюрным кухонным столом. Перед ним стояла полупустая чашка, вероятно с чаем, а хрустальные вазочки, наполненные печеньем и конфетами, украшали натюрморт.
— Привет, — насторожилась Полина и вопросительно взглянула на мать, которая суетилась у раковины и прятала глаза.
— Чай будешь? — поинтересовалась родительница, не оборачиваясь. Тон матушки был ровно такой, какой доставался исключительно Гризманну. Полина не помнила, чтобы мать так лебезийно разговаривала с кем-то иным. Даже с директором школы, в которой работала.
— Нет, — развернулась и направилась в ванную.
Что он здесь делает?
Макеева ожесточенно намыливала руки, когда дверной проем загородил Роберт.
Их взгляды встретились в зеркале.
— Твоя мама позвонила полчаса назад и попросила отвезти вас в больницу, — прозвучало как оправдание.
Даже так? Вопрос о том, откуда у матери был номер Гризманна был не важнее чем то, зачем Татьяна Борисовна вообще это сделала. Она же не лежачая больная и не требует дополнительной помощи. Они договорились, что доберутся на такси, так какого черта творила родительница?
— Ясно, — Полина опустила голову и подставила руки под теплую воду.
— Тебе это не нравится, — заключил позади нее Гризманн.
Макеева подняла лицо и вновь их глаза пересеклись в зеркальной поверхности.
О том, что ей это не нравилось, не сложно было догадаться. Девушке в целом не нравилось, что люди из ее прошлого, о котором не хотелось вспоминать, начали выпадать из чемодана, как старые утрамбованные вещи.
— Я не понимаю, зачем тебя нужно было отвлекать и просить нас отвезти, — пожала плечом Полина.
— Мне не сложно.
— Верю. Но все равно это глупо.
Макеева отерла руки о полотенце.
— Полин, вы можете обращаться ко мне когда угодно и за любой помощью, — перегородил девушке путь.
Полина подняла на Гризманна взгляд. Сейчас они смотрели друг другу в глаза без препятствий. Взгляд Роберта был искренен и сиял. Как и он сам: интеллигентностью, элегантностью и дороговизной. А во взгляде девушки не сияло ничего. Карие тусклые омуты.
