Увидев меня еще с амвона во время службы, он улыбнулся одними глазами над маской и даже озорно подмигнул, а после службы вышел ко мне не только возвышенный, но и немного веселый.
– Причастников нынче мало, в Чаше много остается, – пояснил он после литургии.
– Ты не боишься? – напомнил я о пандемии.
– Боюсь, но что делать? Врачи тоже боятся, но делают свою работу. Они лечат тела, мы – души. Страшнее было, когда вообще храм на замке был. Вот уж картина конца света! Непривычно, конечно, видеть прихожан в масках, но ты же знаешь, сколько нашего брата уже полегло.
– Да, как на войне, – согласился я.
Выслушав мою историю, отец Владимир продолжал улыбаться:
– И чего ты пришел? Ты еще сомневаешься, что тебе делать?
– Не знаю, – честно ответил я.
А он спросил о том, что было важнее:
– А девочка-то крещёная?
– Не знаю, – опять ответил я, – но я же сказал, где мы ее встретили. Плюс история верующей бабушки…
– Да-да… – задумался отец Владимир.
– Что – да-да? – занервничал я.
– Венчаться тебе надо…
Я даже забыл на пару минут, как дышать.
– Да вы что, с ума все сошли? Один в загс отправляет, другой – сразу венчаться.
– Тихо-тихо, – стал успокаивать меня священник, положил мне руку на плечо. – Я же заметил, что ты светишься. Я тебя сто лет таким не видел. Ты раньше в храм приходил, и у тебя на лице было написано: мне еще не пора, мне всё тут надоело.
– Да! И скоро всему этому кирдык! – сказал я батюшке.
– Ты с этим можешь что-то поделать?
– Нет…
– А с судьбой девочки и с тем, что ты в кои-то веки влюбился, – можешь.
– Знаешь, отче, я априори боюсь говорить женщине «люблю». Я вообще до сих пор полагал, что это слово говорят одной женщине один раз в жизни. А всё остальное – мимолетные видения.
– Человек предполагает, Бог располагает, – уклончиво, но резонно возразил священник. – А ты жить боишься…
– Не боюсь, а надоело. Бессмысленно пытаться делать этот мир лучше…
– А тебе никто не предлагает заниматься миром в целом. На своем огороде разберись. – Ирония в голосе отца Владимира и старого друга была доброй, но обидной. – Ты сначала с собой разберись. Тебе Господь посылает шанс, чтобы помочь больному дитяти, женщину сделать немного счастливой…
– Я так и знал, что ты это скажешь, – буркнул я, перебивая.
– А зачем тогда пришел? – спросил он откуда-то из общего детства.
– А куда еще идти? К Богу и к другу…
* * *
В доме Аглаи мне стало не до смеха. Я застал женскую половину моей новой и неожиданной семьи в некоем оцепенении. Настя что-то рисовала фломастерами так, что они скрипели на всю кухню-гостиную, Аглая же смотрела телевизор так, что было понятно: ей абсолютно безразлично происходящее на экране.
– Что-то случилось? – тихо спросил я.
– Я опять высунулась, когда не просят, – сообщила Настя, и скрип фломастера стал невыносимым.
Пришлось вопросительнее поднять брови.
– Что значит – опять?
– Ну… понимаешь, я часто говорю не то, не тем, не тогда, когда нужно… В этот раз я сказала нашей пожилой соседке, что ей не надо ненавидеть жену своего сына…
Я только присвистнул. Аглая покачала головой: вот – я тут такие дела разгребаю.
– А с чего ты взяла, что эта женщина не любит свою невестку?
– Да это видно сразу! Она же ревнует сына! А надо было радоваться, что у нее теперь есть не только сын, но и дочь…
– И что дальше? – вникал я в собственное недоумение.
– Она сказала мне, что я маленькая дрянная девчонка, а мама сказала ей, что она большая старая дура, а она сказала маме, что та меня нагуляла, а мама сказала ей, что не ее собачье дело, а она сказала маме, что этому надо было меня научить…
