«Эй, привет! – послышался девчачий голос. – Раньше я не могла тебя видеть, но мистер Альварес задел мое зеркало, когда протирал его, и теперь, вместо того чтобы пялиться на то, что позади меня, я вижу тебя! Разве не здорово? Тебя ведь Эйбом зовут? Я слышала твою маму. Жаль, что мои родители не могут меня навещать: у них много работы, а еще они должны заботиться о моих братьях и сестрах».
Эйб, конечно, слышал, как девочка разговаривала с медсестрами. И он чувствовал, что она где-то рядом: в конце концов у них одно железное легкое на двоих – как далеко она может находиться? Но его зеркало отражало только голую стену сзади, а повернуть голову и посмотреть на девочку он не мог.
До сих пор ее присутствие скорее было еще одним источником раздражения – меньше, чем от зуда в носу (ведь он не мог никого попросить его почесать), но больше, чем от жужжания мухи в светильнике. В его возрасте девчонки – это просто девчонки. Он их не понимал. Они все время болтают, но не говорят ничего важного или интересного. И в мяч играть не умеют (или не хотят), ну и какой от них толк? По крайней мере, в солидном возрасте восьми лет они с Джейкобом и всеми друзьями пришли именно к такому выводу.
А теперь девчонка его увидела. И принялась болтать без умолку: про братьев и сестер; про то, как она скучает по школьным друзьям; каким-то образом в поток речи затесалась история про белку, которую она кормила утром на подоконнике, а потом выяснилось, что зверек несет ответственность за целую семью белок, и хорошо бы кто-нибудь из домашних не забывал их всех кормить, – и болтовня девчонки показалась Эйбу спасательным кругом.
А потом она сказала: «Я знаю, что ты меня слышишь. Моргни один раз, если „да“, и два раза, если „нет“. Тогда мы как бы сможем разговаривать. Я с ума схожу от скуки. И тут как-то страшновато в полном одиночестве. Ты можешь это сделать? Поговорить со мной?» Эйб безумно обрадовался. Он пытался моргать маме и папе, медсестрам и даже мистеру Альваресу, но моргание требовало от него огромных усилий, а никто даже внимания не обращал – особенно после того, как врачи заявили, будто это просто рефлекс. А девчонка заметила! Она могла бы говорить за него. Вероятно. Если она не такая тупая, как большинство девчонок, которых он знал. Медленно и целеустремленно он собрал все свои силы в веках и медленно закрыл их. Дождался, пока машина сделала выдох и новый вдох, и только потом открыл глаза.
«Да, ты сказал да!» – обрадовалась девчонка и принялась засыпать его вопросами. Больно ли ему от трубочки в горле? Да. Может ли он чувствовать вкус пищи, ведь она желтая, как тесто для пирога, но пахнет странно, а на вкус как пирог? Нет. Как долго он здесь, ведь он уже был, когда ее привезли два дня назад? Эйб не знал ответа, поэтому смотрел прямо вперед, держа глаза широко открытыми, насколько мог, пока они не заслезились. «А, так ты не знаешь?» – догадалась девчонка, и внезапно их словарь расширился.
Ну и так далее. К появлению медсестер на вечернем обходе девчонка уже отлично понимала ответы Эйба, и он отвечал на их вопросы, хотя и совсем выбился из сил. На следующий день они показали свой способ общения врачу и другим медсестрам, а потом и родителям Эйба, которые расплакались от счастья и склонили головы в молитве. Медленно, но неуклонно Эйб начал выздоравливать, возвращая себе контроль над телом, и тогда врачи убрали трубочку для кормления, а его голос, поначалу лишь шепот, постепенно окреп. Эйб все еще не мог повернуть голову, но попросил медсестру сделать это и наконец-то, много дней спустя, впервые увидел девчонку.
