– Я понимаю, почему так вышло. Потому что так нужно вам, – с ударением на последнем слове ответила.
– Христина… Позвольте к вам по имени обращаться? Мне это не нужно, но существуют государственные интересы…
– А мои интересы определяются тем, чтобы люди, у которых я беру интервью, не плевали впоследствии на меня за перевирание их слов и приписывание им того, чего они категорически не говорили.
– Вы можете подписаться под интервью псевдонимом…
– Могу, но разве это что-то изменит? Мне все равно будет стыдно перед Боговичем за ложь.
– Да, наверное. Но, откровенно говоря, за псевдоним нас с вами начальник по головкам не погладит, ему в областном управлении было сказано, что автором этого интервью непременно должен быть реальный, живой журналист, у которого в районе хорошая репутация.
Роман терялся: почему он говорит ей о вещах, о которых не должен говорить.
– Я и без хорошей репутации как-нибудь проживу, но хотелось бы возможно дольше оставаться живой, – и подправила себя, – не физиологически, имею ввиду.
– А вы мне такой вот и нравитесь… И даже физиологически.
«Господи, куда же меня занесло!» – мелькнуло в голове у Романа. Она же расхохоталась.
– Нет, пора выгонять вас из кабинета, иначе вы сейчас такого наговорите! А может, здесь какие-то ваши предшественники «жучков» нацепляли, а Сергей Анатольевич умышленно испытывает вас на предмет моральной устойчивости? Или меня – чтобы потом в свой невод затянуть.
– У вас искривленное понятие о нашей службе.
– Возможно. Но вряд ли вам в вашей службе предоставят специальные полномочия, чтобы развеять мои сомнения.
Он вдруг обогнул стол и притянул Христину к себе. Внутренне она мгновенно подготовилась к поцелую, но он, слегка отклонился, заглянул в ее глаза и отчаянно прошептал:
– Господи, ну почему же ты такая живая?!
И так стиснул в объятиях, что она почти потеряла сознание.
Неожиданно сделал шаг назад, руки его обвисли. Еще секунда – и он стремительно вышел из кабинета.
Вечером дома она достала из недр бюро старенькую, еще ученическую, общую тетрадь, где было с три десятка стихотворений, нафантазированных ею более десятилетия тому. Перелистнула на чистую страницу и, почти не задумываясь, будто кто-то посторонний водил ее рукой, написала:
Джулія Ламберт з моемівського роману —
Велика акторка сцени життя,
Геніальна вже тим, що зроду оманою
Не була для неї власна душа.
А я зі своєю не знаходжу віддавна
Точок зіткнення, площин єднання.
Від вас, здається, піду бездарно,
Не давши й приводу для кохання.
Не бывать миру под оливами
Лихорадочный июль передал правление изнывающему от жара августу. Пока лето, Христине было несложно приспособиться к новой жизни без Василия. Не хватало еще одной зарплаты – перешли с дочками на здоровую пищу. Пареные, вареные, запеченные кабачки стали привычными и оказались даже аппетитными. Осень сулила быть пощедрее.
Когда девочки засыпали, она сидела чуть ли не до утра на кухне, изучая копии всевозможных документов, делая выписки и работая над материалами. В редакции продолжался период отпусков, ежедневно ей приходилось сдавать в типографию почти двукратное количество строк против обыкновенного. Доводилось иногда засиживаться в кабинете до девяти-десяти вечера.
На протяжении почти двух месяцев она ни разу не встречала Романа. Но в один из таких вечеров обычно в нерабочие часы молчавший телефон на ее столе вдруг пронзительно зазвонил.
