– Ник, помнишь эту полянку? – спросила Марина, указывая на рисунок.
Я кивнул, хотя в душе всё замирало и расцветало одновременно.
– Помнишь, мама говорила, что здесь начинается наш путь к счастью? – голос младшей сестры был тихим и светлым, но я чувствовал, что эти слова – как ключ к чему-то глубоко спрятанному. Тогда я не понимал их смысла, сейчас же в душе разгоралась решимость. Я готов был собрать всех и поехать туда снова – туда, где были мы, мама и беззаботное счастье.
– Белла Сергеевна помогала мне сделать градиент, – Марина загорелась, словно рассказывая о чуде. – Представляешь? Я теперь умею делать градиент! Надо будет потом папе показать рисунок.
Я улыбнулся, чувствуя тепло от её детской гордости. А потом мой взгляд вновь встретился с Беллой. Она наблюдала за нами – мной и Мариной – с такой мягкой, почти нежной надеждой, что сердце сжалось. В её улыбке было столько света, что я не мог отвести взгляд. Она легко убрала прядь волос с лица, и я смотрел на неё с той самой заинтересованностью, что бывает у влюблённых – открытой, искренней и без страха. Мне было всё равно, что она обо мне подумает. Я уже решил: она будет моей. Любой ценой.
В классе повисла гробовая тишина. Марина что-то рассказывала, но я не слышал слов – мысли уносили меня далеко. И вдруг сестра ударила меня под партой по ноге – заставила отвести взгляд от Беллы и снова сосредоточиться.
– Представляешь, – прошептала Марина, сияя, – Белла Сергеевна сказала, что у меня прекрасные данные по рисованию, и что мне нужно их развивать. А ещё она хочет повесить мой рисунок в холле в честь праздника – дня учителя. Мне так нравится Белла Сергеевна, – добавила она тихо, – она такая умная и добрая.
И я сидел рядом с ней, чувствуя, как в груди загорается новый огонь – надежды и желания сделать всё, чтобы сохранить эту светлую связь, этот хрупкий мир, где мы все могли быть счастливы.
Я вбирал каждое слово Марининых рассказов, но мое внимание было словно магнитом притянуто не к её словам, а к самой учительнице – Белле Сергеевне. Я наблюдал, как она сосредоточенно что-то творит в последние минуты урока. Её руки двигались с такой плавностью и грацией, словно танец, – каждое движение чёткое, выверенное, наполненное любовью и страстью к делу. Даже не нужно быть слепым, чтобы понять: она живёт этим, дышит этим. Казалось, что всё вокруг исчезает, а осталась только она и её волшебство на холсте.
Но вдруг её взгляд оторвался – телефон зазвонил, уведомление мелькнуло на экране. Я подсознательно наклонился, чтобы увидеть, кто же посмел отвлечь её внимание. Чёртова ревность сжала грудь, и я поймал себя на мысли, что сердце колотится быстрее от мысли о том, кто этот незнакомец, о котором мне ничего не известно. В тот самый момент прозвенел звонок – сигнал конца урока.
Дети, как маленькие торопливые пчёлки, оставили свои рисунки аккуратно на партах, быстро собирали свои карандаши, краски, мелки, бумаги и сумки. А Белла Сергеевна тихо и уверенно задала им домашнее задание: нарисовать любимое животное на следующий урок. Голос её был мягким, но в нём звучала решимость – даже в мелочах она была предельно внимательна к каждому ребёнку.
Я уже помогал Марине складывать её вещи, когда собрался с духом и шагнул к Белле.
– Белла Сергеевна, – позвал я, когда она стояла, стирая со старой зелёной доски последние следы урока. Она повернулась, сначала посмотрела на Марину, затем медленно и внимательно на меня. Глубокие, тёплые глаза встречались с моими. – Я хотел бы записаться на кружок рисования, если вы не против.
