Я мог уйти. Мог пройти мимо. Мог снова спрятаться в тени, как делал это весь месяц.
Но что-то во мне сдвинулось. Щёлкнуло. Как рычаг, что запускает механизм.
Я шагнул вперёд.
Один шаг.
Один глоток воздуха.
Одна искра надежды.
И, может быть, именно с этого всё начнётся заново.
– Привет, – произнёс я, и в этот миг будто сам себе не поверил. Голос дрожал, как тугая струна, пальцами играло электричество. Сердце сжалось и будто застыло в груди. Я стоял посреди прохладного осеннего вечера, посреди листвы и фонарей, словно на сцене перед долгожданным актом. Она – моя героиня, свет, что разгоняет внутреннюю мглу.
– Привет, Николас, – сказала она тихо, но в её голосе было всё: удивление, нежность, осторожность. Её губы – тонкие, чуть поджатые, – вдруг дрогнули, расплылись в той самой родной, мучительно желанной улыбке, которую я не мог забыть ни на одну ночь. – А ты чего здесь, в такое время?
– Я… – вдохнул. – Гулял. Увидел тебя. И… – я осекся. Как сказать? Как признаться? – Захотел поговорить.
Фонарь над нами вспыхивал мягким, почти театральным светом, бросая золотистое сияние на её лицо, подчёркивая идеальные линии скул, нежную бледность кожи, едва заметную вуаль усталости под глазами. Она снова закусила губу. Господи, как же я хотел поцеловать её в этот момент. Не как школьник – как мужчина. Как человек, который изнывал в молчании месяцами.
– А ты чего одна? – спросил я, голос предательски охрип. – Вечер, как-никак. Поздно.
Она пожала плечами, и её пальто чуть скользнуло с плеча, обнажая тонкую линию ключиц.
– Да недалеко мне. Я просто… думала. Хотела пройтись. А если хочешь – проводи.
И в тот момент мир изменился.
Внутри меня, где только что было пусто и серо, вспыхнула звезда. Настоящая. Я почувствовал, как по венам разливается тепло – острое, звенящее, как капля коньяка в промёрзшей крови. Это был мой шанс. Я шёл рядом с ней, не веря, что это происходит. Шаг в шаг. Тишина между нами не глушила – она согревала. Была уютной, как шерстяной плед, как шорох страниц в библиотеке, как дыхание перед поцелуем.
Я не мог оторвать взгляд от её лица. Свет фонарей ловил её волосы, превращая их в пшеничное пламя, а лицо – в картину, написанную лучшими мастерами эпохи Возрождения. Я вдыхал её аромат, лёгкий, как весенний дождь, с нотами ванили и чего-то едва уловимого, женственного, утончённого.
– Николас, – вдруг нарушила она тишину, и моё имя из её уст прозвучало будто молитва. Я поднял глаза. – Так всё же… что ты делал в такой час здесь?
Я остановился. Сделал глубокий вдох.
– Ты не поверишь… – слова будто сами просились наружу, горячие, честные. – Ждал тебя.
Она остановилась, прямо передо мной, и взгляд её изменился. В нём появилась тревога. Тень. Что-то неясное, колючее. Она смотрела на меня долго, слишком долго, и я почувствовал, как земля под ногами начинает колебаться.
– Это всё… очень мило, Николас. – Она сглотнула, и голос её стал строже. – Но… я учительница твоей сестры. Твоя учительница, в конце концов. Если ты там себе что-то надумал, – она сделала шаг назад, – пожалуйста… перестань. Пока не поздно.
Слова упали между нами, как нож.
Я стоял, раздетый до самых мыслей. Грудь жгло, будто в неё вогнали гвоздь. И всё равно я не мог позволить себе просто уйти.
– Я не ребёнок, Белла, – сказал я хрипло. – И ты это знаешь.
Она закусила губу снова, сильнее. Глаза её дрогнули.
– Ты ученик, – шепнула она. – А я – учитель.
