Читать онлайн Frostynville - Call of duty: Наследие Верданска

Но в смутные времена безысходности

злу может противостоять только другое зло»

-– цитата из фильма «Хроники Риддика»

Санкт-Петербург. Сентябрь 2019.

За окном сгущались петербургские сумерки, пропитывая город хрустальной, пронзительной сыростью. Внутри, в небольшой, уютной квартире, царило тепло и покой, обволакивающие, как давно забытое одеяло.

Демьян Соловьев сидел на старом, продавленном диване, чуть подавшемся под его весом. Его пальцы мягко, почти инстинктивно гладили шелковистую, податливую шерстку мейн-куна по кличке Снежок. Кот, пухлый и ленивый, свернулся клубком у него на коленях, утробно мурлыча, вибрируя всем своим довольным телом.

Запах свежеиспеченного яблочного пирога смешивался с мягким, нежным ароматом материнских духов и пыли старых, зачитанных книг.

Все это вместе создавало капкан из привычного, почти забытого комфорта. Убаюкивающая тишина комнаты – сейчас это было единственным якорем, удерживающим его у берега, где не пахнет кровью, гарью и плавленным металлом.

Дверь на кухню тихо, почти беззвучно скрипнула. Вошла Ярослава. Ее некогда рыжие, теперь тронутые благородной сединой волосы были собраны в тугой, аккуратный узел. Глаза, точь-в-точь как у него – ярко-карие, но без его, ставшей привычной, колючей, настороженной остроты, светились мягкостью.

В руках – деревянный поднос с глиняной кружкой травяного чая и внушительным, еще дымящимся куском того самого яблочного пирога.

– Демочка, ты чего молчишь сидишь? – она поставила поднос на низкий журнальный столик, придвигая поближе, затем присела на краешек дивана. – Чай остынет.

Ярослава легко прижалась к его плечу, и ее рука, такая теплая, легонько погладила его по голове, по рыжим волосам, собранным в чуть небрежный длинный хвост.

– Только сейчас с соседкой вот разговаривала… Опять о тебе. Гордится тобой. Смотрела награждение по телевизору, там твое имя называли… Знаешь, сын, я так рада, что ты нашел свое призвание. Настоящий мужчина, защитник, солдат.

Ее голос, такой родной, сейчас вызывал странное, непонятное даже для Демьяна, раздражение. Слова приятно ласкали слух, но вызывали внутреннее желание, чтобы она замолчала. Немедленно прекратила.

Демьян кивнул, не отрывая взгляда от мурлычущего Снежка. Его глаза оставались прикованы к коту, но взгляд уже стал пустым, устремленным куда-то далеко, за пределы этой гостиной. Слова матери… они начинали трансформироваться в белый шум. Приятный, ласковый, ненавистный белый шум. Потому что за каждым ее словом, за каждым теплым, любящим жестом, возникали обрывки воспоминаний, слишком острые, слишком грязные, слишком неприглядные, чтобы уместиться в ее понимании.

Его пальцы, что сейчас ласкали мягкий бок кошки, вспоминали шершавую, покрытую потом кожу на предплечье пленного, которого он держал. Тонкая, острая рукоять ножа под ладонью – холодная, влажная, почти скользкая. Неоновые лампы допросной, безжалостно бьющие по измученным глазам. Запах мочи, рвоты, первобытного страха – густой, липкий. И низкий, сдавленный хрип, когда лезвие прижималось к кадыку, выбивая коды и планы. «Такова цена защиты дома» – шептал он тогда, себе, не пленному. «Рыжий мясник», – прошипел пленный, а Демьян лишь усмехнулся в ответ, глядя на его распухшее, залитое слезами и кровью лицо. Усмешка была жесткой. Как удар по лицу.

Шлейф яблочного пирога, ожидающего на столике, перестал вызывать аппетит. Желудок скрутило в тошнотворный узел от ощущения смрада горелой плоти и дизельного топлива – его недавняя операция. Взрыв. Зачистка. Слишком много криков. Слишком много крови. И его собственный приказ, произнесенный стальным, не терпящим возражений голосом: «Зачистить базу. Пленных не брать».

Демьян сжал челюсти так сильно, что хрустнул висок. В горле встал вязкий, колючий ком. Если бы она, его мать, видела не Демьяна, не сына, гладящего кошку на диване, а… «Лиса». В грязной форме, чьи руки только что сжимали допрашиваемого до треска костей. Чьи глаза были пустыми, холодными и безжалостными, отдавая приказы, что больше звучали, как приговор палача?

Приказы, которые не посмел бы отдать ни один «герой Отечества» из ее телевизора. Смогла бы она любить его? Гордиться? Или ты бы ужаснулась, мама?

Ярослава вдруг оживилась, ее глаза загорелись, когда она переключала канал на телевизоре. На экране мелькнул парадный зал, вспышки фотокамер, торжественная маршевая музыка.

– Ой, Демочка, смотри! Вот же, твое награждение показывают! – она улыбнулась, светясь от гордости, вовсе не замечая напрягшихся плеч сына.

Демьян посмотрел на экран. Картинка слилась с воспоминанием, становясь до ужаса реальной.

Не кабинет. Слишком много света, слишком много людей, словно рой потревоженных мух. Фуршет. Сладко-приторный запах дорогих духов, шипучего шампанского и того неуловимого, чужого пота, который всегда бывает на таких мероприятиях. Не его пота. Чужого. Неудобный парадный мундир давил, словно чужая кожа, стягивая плечи. Он стоял у окна, делая вид, что любуется огнями вечернего Петербурга, но на деле пытаясь сбежать от фальшивых улыбок, льстивых взглядов и пустых разговоров. Эти люди, эти чиновники, эти военные с выглаженными кителями и отсутствующими глазами – Соловьев ощущал себя вычесанным пуделем на выставке дрессуры.

– Майор Соловьев!

Его имя. Пустое эхо в огромном зале. Он шагнул вперед, вытягивая руку для рукопожатия – холодного, сухого. Он видел свое отражение в глазах другого мужчины. Оно было пустым. Как и его собственные. Тот что-то говорил, но Соловьев едва прислушивался. В голове насмешливо улыбались мысли: «Благодаря Вашей оперативной работе? Мы того капитана полчаса кромсали, чтобы он выдал координаты… Действительно, оперативно»

Награждение. Медаль. Тяжелый металл на груди. Аплодисменты. Их звук был как гул в пустом тоннеле. Он видел их, но не слышал. Он улыбался, но не чувствовал. Он солдат. Он выполнил приказ. Получил медаль. Но где же чувство триумфа? Где хотя бы облегчение? «Сейчас бы пару глотков виски, чтобы горло продрало, а не этой шипучей дряни»

Он отвернулся, вернувшись к окну. Неожиданно на его плечо опустилась тяжелая, но бархатная ладонь. Приторно-сладкий запах дорогого одеколона заполнил пространство, вызывая легкое, едва заметное першение в горле.

– Соловьев. – Голос был низким, вкрадчивым, обволакивающим, но содержал стальную нить, которая всегда заставляла его прислушиваться. – Я не ошибся в тебе, Лиc. – Голос был полон довольства, почти отцовской гордости. – Я видел ту решимость в твоих глазах на последнем брифинге. Способность принять… непопулярные решения. Не каждый может. Не каждый готов пожертвовать мелочами… ради победы. – Ладонь на плече чуть сжала, подтверждая, укрепляя, словно вбивая гвоздь. – Мы с тобой… одного поля ягода. Мы понимаем, что мир жесток. И не все рождены нести свет… некоторым суждено держать факел над бездной, чтобы другие не упали. Ты держишь его крепко. Я горжусь.

Демьян медленно обернулся. Его глаза, обычно настороженные и живые, сейчас были совершенно пусты. И за этой пустотой он видел себя самого. В отражении. Он кивнул. Слова были ненужны. Абсолютное, безоговорочное принятие.

– Рад служить, – голос Лиса был ровным, стальным, бесчувственным, как смертный приговор, произнесенный собственными устами. – Генерал Барков.

(Февраль 2020 года)

Проектор гудел в полумраке штаба 141, рассекая темноту лучом, в котором клубилась пыль. Над столом мерцала голограмма Санкт-Петербурга – холодная, отточенная. Ласвелл включила основной экран. Данные легли на него жестко, как приговор.

– Барков, – начала она без предисловий, голос сухой и режущий. – Наш «союзник» по Урзикстану.

На экране замелькали кадры: руины Верданска, символ «Аль-Катлы», парадный портрет Виктора Баркова.

– Он подливает масло в огонь, поставляя террористам оружие через Камранов. А потом тушит его химией, когда пламя угрожает его трону. Гнойник, который вот-вот лопнет и зальет гноем пол-Европы. Но сегодня – не о прямом ударе. Сегодня – о ключе. Ключе, который отопрет все его сейфы.

Жест Ласвелл – голограмма сфокусировалась на спальном районе. Рядом всплыло фото: мужчина лет тридцати. Резкие, усталые черты. Ярко-рыжие волосы, собранные в небрежный хвост. Взгляд – пронзительный, настороженный, как у загнанного зверя. На груди его старой формы ФСБ едва заметен, но узнаваем знак "Альфы". Подпись: ДЕМИАН СОЛОВЬЕВ // "ЛИСА" // КАПИТАН СПЕЦНАЗА ФСБ "АЛЬФА" (БЫВШ.) / ЛИЧНАЯ ОХРАНА БАРКОВА (БЫВШ.) // СТАТУС: ДЕЗЕРТИР (БАРКОВ), ПЕРЕБЕЖЧИК (НАШ ИНТЕРЕС).

– Демьян Соловьев. Позывной "Лиса", – Ласвелл указала на хвост на фото. – ФСБ. Капитан спецназа "Альфа". Последние годы – личная охрана самого Баркова. Видел вещи, переворачивающие представление о жестокости.

Газ (молодое лицо напряжено анализом, голос ровный, оценивающий):

– Источники подтверждают мотивы? Беглец под прицелом своих же из "Альфы" – это не прогулка в парке. Бывший капитан их спецназа… Но то, что он видел в Верданске… Это делает его предсказуемым или бомбой? Надежный актив сейчас?

Ласвелл метнула на него острый взгляд:

– Наши кроты в ФСБ подтверждают карьеру и переход. Барков лично перевел его к себе, повысил до майора. Переломный момент – Верданск. Он был там. Увидел, что делает химия. С женщинами. Детьми. – Голос ее ожесточился. – Подал рапорт "по морально-этическим соображениям". Написал, что отказывается устраивать террористические акты.

Прайс (вынул сигару, выпустил колечко дыма, его опытный взгляд сканировал голограмму, оценивая углы и подступы, голос низкий, без эмоций):

– Смелый шаг. Идиотский, но смелый. Барков выдернул его наверх, а он воткнул нож в спину. Барков это как воспринял? Личным оскорблением, наверняка.

Экран переключился. Документ с грифом «ОТКЛОНЕНО» и резолюцией Баркова.

– Верно. Как личное оскорбление. Рапорт отклонен. Соловьев объявлен дезертиром и предателем. Приказ: найти и ликвидировать. Тихий уход "дезертира". Официально – застрелился при задержании. Неофициально – месть.

Соуп (наклонился к голограмме, его ирокез мелькнул в свете проектора, саркастичная усмешка):

– Значит, наш рыжий друг бежит от родной "Альфы". Где копать? Последняя нора?

Ласвелл увеличила масштаб, выделив спальный район:

– Его последняя явка – здесь. Но данные наземных источников и наблюдения тревожны: ФСБ "Альфа", не менее шести человек, зачищает район. Оружие – автоматы, тактические ножи. Поведение – агрессивное, методичное. Ищут одного.

Гоуст (приглушенный балаклавой, голос механический, но весомый):

– Вывод: Барков дал отмашку. "Альфа" пришла убрать своего бывшего капитана.

– Именно. Наше окно захлопывается, – Ласвелл обвела взглядом оперативников. – Задача "ТЕНЕВОЙ ШТРИХ": Санкт-Петербург. Найти Демьяна Соловьева. Вытащить его живым. До того, как эти парни выполнят заказ.

Газ (скрестил руки, взгляд прикован к фото):

– И что он нам даст, кроме целой кучи проблем с русским спецназом у них дома? Перебежчик с совестью? Ценность оправдывает риск?

Ласвелл указала на данные рядом с фото:

Прямой доступ к протоколам Баркова (видел как охрана).

Знание всех схем охраны резиденции (разрабатывал/исполнял).

Инсайдер по системе "Гром" (хим. оружие).

Компромат на Баркова и его свору.