– Ничего живого впереди… кроме… Три сигнала в соседнем цеху. Два холодных… один слабый, пульсирующий. И еще один… горячий, но почти неподвижный. За углом.
Прайс (жест – стой, приготовиться):
Соуп занял позицию для прикрытия входа. Газ прижался к стене напротив. Гоуст бесшумно запустил квадрокоптер. Маленький дрон проскользнул через проем. Картинка передалась на планшеты всех четверых.
Гоуст (голос без изменений):
– Цель. "Лиса". Жив. Но… Смотрите.
На экране: Лиса стоял на одном колене в луже крови и грязи. Левая рука вцепилась в волосы солдата «Альфы». Правая – с окровавленным ножом – прижата к его горлу. Солдат дергался, пузырясь кровью. Сам Лиса – воплощение ярости и истощения. Рваная, пропитанная кровью одежда. Распущенные рыжие волосы, слипшиеся от крови и грязи. Рассеченная бровь, кровь по щеке. Глаза – лед с огнем внутри.
Голос Лисы низкий, стальной, резал тишину:
– Кто отдал приказ?
Солдат хрипел, захлебываясь:
– Я… ничего… тебе не скажу, грязнокровный… пес. Мы… говорили ему… что нет веры… в солдата… чей папаша… из ебанного… запада…
Пламя в глазах Лисы вспыхнуло ярче. Он резко убрал нож от горла – и с размаху, с коротким хрустящим звуком, вогнал его по рукоять ниже ребер, в живот. Лезвие вошло глубоко, рука Лисы сделала выворачивающее движение.
Дикий, нечеловеческий вопль эхом разнесся по цеху. Тело солдата билось в судорогах.
Голос Лисы был спокоен, но в нем – смертельная усталость и бездонное презрение:
– Кто. Отдал. Приказ. На. Охоту, Чернов?
– Мы… в Чечне… щи из одного котелка хлебали… – Солдат сквозь слезы и боль злобно плюнул Лису в лицо. – А теперь что? Резать будешь? Как того парня… на уральском заводе? Или потрошить… как мальчишку под Грозным? Голос зверел. – Рыжая девка… а внутри – ёбаный псих! Мамка-училка… знает, какого урода вынянчила?! А?! СОЛОВЬЁВ! ПРЕ-ДА-ТЕЛЬ!
Лиса слегка наклонил голову. Ярость гасла, сменяясь холодной, сосредоточенной отрешенностью.
– Сам Барков, верно?
Солдат кивнул, давясь кровью.
– Да… Сказал… кто твою… голову ему… принесет… лично… наградит… Я… предупреждал! Говорил… видел твои глаза… когда химию на деревню пускали! – Он плюнул кровью Лису в лицо. – Глаза… пса… который забыл… КТО ЕГО ХОЗЯИН!
Лиса вздохнул. Ни тени сомнения. Одним резким, точным движением он провел лезвием по горлу солдата. Хрип оборвался. Тело обмякло. Лиса отпустил волосы, и труп глухо шлепнулся на пол.
Он встал. Движения медленные, тяжелые, но выверенные. Не глядя, вытер окровавленный клинок о грязный бок своей футболки. Замер, глядя на отражение в лезвии. В отражении, в дверном проеме за его спиной – тени людей. Отряд 141, замерший в наблюдении.
Лиса не дернулся. Не крикнул. Он развернулся БЫСТРО. Пистолет (ПМ) уже в правой руке, наведен на грудь Прайса. Левой рукой он с безупречной техникой прокрутил нож, занося для броска – в область шеи Газа или Гоуста. Его глаза – глаза загнанного зверя, которому нечего терять. Дышал часто, поверхностно, адреналин тряс изнутри.
«Не двигаться», – голос хриплый, сдавленный. – «Еще шаг…» – он прервался, сделал глубокий вдох. – «…уходите. Я не хочу больше убивать, уходите по-хорошему».
Тишина сгустилась, как кровь на полу. Лиса крепко держал пистолет, но сама рука предательски подрагивала. Взгляд приобрел расфокусировку, мужчина начал щуриться. Отряд 141 замер в ответ: Прайс не поднимал оружия, тело напряжено, готово к рывку, лицо – каменная маска. Соуп прицелился в центр массы Лисы, его взгляд оценивал угрозу. Газ держал палец вдоль спусковой скобы, его взгляд анализировал стойку Лисы. Гоуст – статуя, оружие направлено на ножевую руку.
