Я поставила пустую тарелку в раковину, подлила ещё немного смузи в стакан, и, подперев подбородок рукой, посмотрела в окно. День начинался медленно. Небо выцветало из ночной темноты в акварельную голубизну, капли росы ещё висели на листьях деревьев, а прохладный ветер трепал занавеску, словно подсказывая: пора выходить в жизнь.
Я встала. Сегодня я – учитель. И даже если голос немного дрожит, а руки пока не знают, куда деваться – в моих глазах горит уверенность. Папина уверенность. Мамино спокойствие. И я сама. Настоящая. Готовая.
Амелия Кварц… Казалось, её имя само по себе светится мягким светом аптечного неона. Работала она фармацевтом в круглосуточной аптеке на углу у парка, той самой, где всегда пахло ментолом, упаковками анальгина и чем-то удивительно детским, как будто мимо проходила память о карамельках и советских витаминах в стеклянных банках. Работа ей нравилась – она вообще из тех людей, кто умеет найти смысл даже в сортировке коробочек. Но если копнуть глубже, её сердце всегда билось под ритм мечты: быть врачом. Не просто терапевтом по вызову и не «галочка в графике приёма с 9 до 17», а настоящим доктором с душой, с руками, которые лечат, и глазами, которые верят. С детства бредила белым халатом и клятвой Гиппократа, мечтала, что будет спасать людей и возвращать им веру в медицину, которую многие давно уже прокляли.
– Ты пойдёшь сегодня на аэробику? – её голос в трубке звучал, как тёплый плед в ненастную погоду. Низкий, мягкий, с той особенной интонацией, в которой всегда пряталось умение успокоить, даже если ты только что плакала над сгоревшими блинами или жизнью.
– Напомни, во сколько она?
– В семь вечера, – ответила она, и я уже слышала, как у неё в фоне кто-то хлопает дверцей холодильника и скандалит из-за потерянной куртки. Утро у неё, как обычно, начиналось с семейной драмы.
Амелия, в отличие от меня, была фанаткой всего, что связано с движением. Волейбол? Пожалуйста. Йога? Каждый вторник. Баскетбол? Когда был парень в команде. А теперь вот – аэробика, с музыкой 80-х, ритмичными прыжками и тренером, похожим на адского комедианта в лосинах.
Мы с ней познакомились ещё в универе, в общежитии. Я тогда жила на пятом, она – на четвёртом. Помню ту ночь, как будто это был сериал, который я пересматриваю каждую осень. Моя соседка – дикая, словно сбежавшая с рок-фестиваля – включила музыку в три часа ночи, как будто пытаясь устроить апокалипсис сна. Соседи злились, кто-то стучал по батарее, кто-то уже вызвал вахтёра. И тут – гроза в тапочках – Амелия ворвалась в комнату. На её лице был тот самый взгляд, который способен расплавить лёд в Антарктиде и заодно – саму Антарктиду. Она накричала на мою соседку так, что, казалось, стены задрожали. Я сидела в углу кровати, как бедный кролик, и… разревелась. Ну, не потому что она на меня кричала – просто всё накопилось.
Амелия заметила, как я дрожу. Бросила взгляд на соседку, которая, как обычно, была погружена в безразличие, пожала плечами и… ушла. Вернулась через минуту со стаканом воды. Протянула мне, а сама присела рядом. Просто так, без слов. С такой улыбкой, что внутри что-то хрустнуло – в хорошем смысле. И всё. С этого момента она поселилась в моей жизни как родная душа, которую будто бы кто-то заранее прописал в мою судьбу. На втором курсе я перебралась к ней жить, а старая соседка окончательно съехала – в прямом и переносном смысле.
