– Колэнк, колэнк, плохо, беда. Беда вам, Юрий.
– Чё ты сказал?
– Колэнк прилететь. Нэй-ими злится. Плохо. Вы плохой.
Так почему-то захотелось врезать ему, повалить, чтобы неповадно было, но нельзя, погонят ссаными тряпками. А куда мне без бабла? Ещё и неустойку вдарят…
– Коленк, бля… Чё ты мелешь? Быстро все к старшему.
Худо-бедно, с шепотками и странными взглядами на меня, бригада собралась у плана, и я начал (под граянье ворона, который, видимо, тоже хотел ознакомиться с ходом работ, поэтому перелетел на балку поближе и сел прямо надо мной) долго и муторно объяснять, что и как будем прокладывать во втором корпусе. Пока, конечно, это всё детский лепет, потому что аппаратура, конвейеры, наверное, ещё даже не заказаны, а там реальный будет с электрикой заёб – но всё равно тяжело, когда половина рабочих русский почти не знают, да ещё и слушать не хотят.
Ладно хоть старший со мной говорил, вместе нашли пару несостыковок плана прокладки со строительным, тут же исправили. Но вымотались, конечно: объяснить, подождать перевода, выслушать вопрос на местном, подождать перевода, понять, что вообще хотят, объяснить, подождать перевода…
Через два, может, и все три часа с зевком попрощался с мужиками и вышел из корпуса. Санёк пытался что-то мне сказать, но зла не хватило накричать на него для проформы, поэтому я только отмахнулся. Надо ещё с Фёдорычем сроки обсудить, а то строители всё срывают, бригада простаивает. Вот и распоясались. Хотя работу делают на славу, сволочи.
Бригадир тоже был не в лучшем расположении духа – за день он уже сорвал голос на своих, поэтому сидел у себя в бытовке и пил чай. Я без спроса сделал и себе, в двойной стаканчик. Он молча показал мне на тарелку бутербродов, мол, угощайся. Минут десять обтекали молча, грелись, отходили – и всё под моё быстрое чавканье.
– Да… Тяжело, конечно, с ними.
Фёдорыч почесал лоб:
– А им не легче. Ну ты представь, приехали какие-то белые с большой земли, начали что-то строить, всех согнали на объекты, платят мизер… Да и в целом, на северах хреново. Это ж мы так, нахрапом, приехали, повозились, уехали греться. А они-то тут всю жизнь.
– Но это ж не повод начальника унижать прилюдно?
Я коротко пересказал ему произошедшее. Тот печально ухмыльнулся.
– Ханты ж огонь почитают. У них дух даже есть отдельный для него. А ты затушил и беду накликал. Ворон, ну ты понимаешь, как и у нас тоже.
– Двадцать четвёртый, мать его, год, и люди всё ещё во всякую эту хрень верят?
– В наши времена и не в такое поверить можно…
Бригадир взял последний бутерброд, подумал и положил его обратно. С тяжёлым вздохом он выпрямился и посмотрел мне в глаза.
– Юр, ну ты сам полегче на поворотах. У них на верованиях вся культура строится, весь цикл жизни, по сути.
– Мне-то какое дело. Сказано – работать, значит, надо работать.
Начались долгие препирания: надо подгонять бригады или пусть в своём темпе делают, что делать с простоями, как бороться с непослушанием. Ответа, конечно, никто не нашёл. Я посмотрел на часы. Одиннадцатый час. Вроде только сели…
– Ладно, Фёдорыч. Ты всё-таки поговори со своими, а то они если затянут так, мои ж совсем разленятся.
– Посмотрю, что можно сделать.
– Угу, – я завис на пару секунд, выходя из рабочего транса. – Слушай, ещё такой вопрос. Тут хоть что-то ловит? Хоть «Маяк», блин. Я от тишины скоро свихнусь.
– А ты на автопоиск поставь, у меня иногда всякое получается ухватить. Но нечасто.
