Она корила себя, что не удержала дочь около себя, в деревне. Ведь родила пятерых, всех вырастила, не один не погиб когда было труднее, а сейчас… – «Она оказалась одна, без материной поддержки, без мужниной опоры…».
Первой заметила свекровь. Она подменяла на время у постели невестки, маму, пока та перекусывала тем, что принесла сватья. Заметила лёгкое подрагивание ресниц. Подумала, показалось, и опустила взгляд на худую руку невестки, но, что-то почувствовав, опять подняла глаза на лицо и … – «Да, да, дрожат!» – радостно спохватилась свекровь.
– Ой! – Светлана Алексеевна сорвалась с места и выбежала из палаты в коридор, где сидя на стуле через силу жевала, доставая вилочкой из банки кусочки картошки, измученная, осунувшаяся мама Оли. – Рая, – замахала сватья рукой, – иди…, скорей…, проснулась. – И опять шмыгнула в дверь палаты.
Раиса Васильевна только успела поставить на соседний стул баночку, но не аккуратно и та упала на бок, и женщина побежала за сватьей. На шум у реанимационной палаты, от стола подняла голову дежурная сестра и, увидев суету в дверях палаты, пошла на шум. Подбежав к постели дочери, около которой уже стояла Света и показывала на невестку пальцем, Раиса Васильевна увидела полуоткрытые глаза дочери и дрожащие ресницы. Взгляд дочери был направлен прямо, но с подходом матери к постели, взгляд опустился к ней.
– Ма-м-ма, – скорей не услышала, а догадалась мама по губам, это дочь узнала её.
– Доченька, – тихо выдохнула мама, наклоняясь и целуя дочь в щёки. На глазах почувствовала соль слезы и у самой глаза наполнились слезами, слезами горести и радости одновременно. Горести – потому, что её дочери пришлось пройти через такую беду, и радости потому, что дочка жива. – Доченька моя! Проснулась! Как ты перепугала нас!?
За спиной послышались шаги и голос лечащего врача:
– Попрошу всех выйти из палаты, – она подошла к приборам и аппаратуре за изголовьем больной. Отрегулировав некоторые и проверив капельницу, взглядом показала на последнюю, медсестре, а сама присела на стул около постели больной и вяла её запястье в руки. Нащупав пульс, притихла на мгновение и, положив руку обратно на постель, тихим голосом обратилась к больной:
– Ну, Ольга, как себя чувствуете? – Ольга повела слабый взгляд на женщину в белом. Попыталась что-то сказать, раздвинув губы, но слов слышно не было. Больная была ещё очень слаба, и разговаривать ей было трудно. – Ну, ничего, ничего, – доктор погладила больную по худенькой руке. – Главное, что вы вернулись на нашу грешную землю, – врач улыбнулась, встретив взгляд несчастной женщины. – Набирайтесь сил. Окрепнете, тогда и поговорим. – Доктор встала и направилась к выходу, а по пути обращаясь к сестре, распорядилась: – Покормите больную слабым мясным бульоном. – Медсестра, в знак того, что поняла, кивнула головой, и доктор вышла из палаты.
– Рая, поди с Васькой домой, хочь к нам, хочь к ним, к детям. Оленька очнулась и уже хорошо. А к ней пока не пускают. Отдохни до утра, а я посижу. – Сватья, жалеючи, уговаривала почти бесчувственную Раису Васильевну, до сих пор державшуюся изо всех сил, но сейчас вдруг, с приходом в себя дочери, лишившуюся этих сил.
– Какой тут отдых? – еле слышно промолвила быстро постаревшая за эти дни женщина.
– Ты так долго не протянешь, – не переставала уговаривать её сватья. – И сама свалишься, не дай Господи. – Но та продолжала сидеть, не в силах встать и уйти.
