– Что значит, не имеет решения? – гневно воскликнул Гненашев, подскочив.
Внимания на него не обратили. Дебольский побледнел, хотя был бледен и без того по своей природе. Праслов покачал головой. Он бы с большим удовлетворением перекрестился и прочел Отче наш. Только нежелание провоцировать Отрадинского на тот укоризненный взгляд, которым он всегда сопровождал подобные действия, остановило его.
Тогмачев подошел, встал прямо напротив Отрадинского и, облокотившись на стол, настойчиво заглянул в его лицо.
– Извините, я вовсе не считаю, профессор Отрадинский, что эта проблема не имеет решения. Более того, я предлагаю вам лично обдумать это.
Отрадинский сдержанно улыбнулся и покачал головой.
– Я уже сказал вам, Александр Сергеевич: моя лаборатория может предложить вам разве что ядерную бомбу, – на секунду задумавшись, он добавил: – Или, впрочем, атомную энергию, если вы найдете ей применение.
– Профессор Отрадинский, вы меня не поняли! – с досадой возразил Тогмачев. – Я обращаюсь не к вашей лаборатории, не к вам в качестве ведущего ее сотрудника, я обращаюсь исключительно к вам как к ученому!
– Как ученый я могу предложить вам не больше, – парировал Отрадинский.
– Я думаю, вы прекрасно понимаете, чего я от вас хочу, – продолжал Тогмачев, не отводя пристального взгляда, но Отрадинский, привыкший к таким его манерам, не смутился. – Любые меры предпринимать сейчас бесполезно, их нужно было принять раньше, гораздо раньше!
– Это, мой друг, называется склонностью к запоздалым суждениям.
– Это называется находчивостью! – Тогмачев гордо выпрямился, задрав подбородок, и сложил перед собой руки.
– Где же тут находчивость? Что вы хотите предложить?
– Я хочу предложить, профессор Отрадинский, использовать ваши исследования в области пространственно-временного континуума, вернуться в прошлое и предотвратить ситуацию, сложившуюся на сегодняшний день!
Гненашев улыбнулся и посмотрел на профессора в ожидании, что тот рассмеется Тогмачеву в лицо. Отрадинский нахмурился.
– А давайте лучше возьмем большую иголку, длинную нитку и зашьем дырки в озоновом слое, как в носках? – произнес он с серьезным выражением лица.
Тогмачев от такого предложения чуть было не раскрыл рот. С выражением крайней степени изумления на своем гладком округлом лице он долго пытался понять: то ли профессор Отрадинский говорит всерьез, то ли шутит, то ли и вовсе от дурных новостей повредился рассудком.
– Извините! Что за бред вы несете? – спросил Тогмачев, не скрывая удивления и негодования.
– Не больший бред, чем вы, – спокойно ответил ему Отрадинский. – Если я правильно понял, вы просите меня соорудить машину времени.
– Вы совершенно правильно поняли. Я прошу об этом, потому что знаю, что вы занимались этой проблемой и даже вполне успешно. Сейчас просто необходимо – необходимо для всего человечества, – чтобы вы вернулись к исследованиям. Мы можем привлечь всех сотрудников Центра, любые лаборатории, мы можем даже привлечь коллег из других научных объединений…
– Это невозможно, – пресек его излияния Отрадинский. – Что вы думаете? Что мы все соберемся вместе и построим машину времени? – он испытующе посмотрел на Тогмачева и продолжил: – Скажите, пожалуйста, как вы себе представляете машину времени? Что должна делать машина времени? Если бы я захотел построить обычную машину, автомобиль, я бы смог это сделать. Я знаю, как работает автомобиль, я знаю, что он должен делать: двигатель вращает колеса, благодаря силе трения в нижней точке колеса ось, вместе со мной, перемещается в пространстве – и вот я получаю результат. А как должна работать машина времени? Должна ли она иметь двигатель? Какой вид энергии он будет давать? А ведь это я еще не начинал говорить о парадоксах!
