***
Первой мыслью, ударившей в голову Тогмачева по пробуждении, была мысль о том, что его дети вряд ли доживут до собственной старости.
Проснулся он от теплого запаха свежеиспеченных оладий, чему очень обрадовался – это было второй его мыслью. Он никогда заранее не знал, что приготовит жена. Та не спрашивала, зная, что пока супруг определяется с выбором, вся семья помрет голодной смертью. Третья мысль была посвящена всецело тому, что жена уже, наверное, сделала для него крепкий, ароматный чай с лимоном.
Четвертой мыслью было то, что дети его обязаны дожить до старости, поскольку никакого конца света не будет: нужно лишь только убедить Отрадинского заняться машиной времени. Удовлетворенный своим заключением, Тогмачев встал сам и поспешил пойти разбудить детей, чтобы все вместе они неторопливо позавтракали и разошлись по своим делам.
Пятая мысль была для Тогмачева самой мучительной и невыносимой: какой сегодня лучше надеть галстук?
***
Утро Григория Александровича Дебольского начиналось с дешевых сигарет, пахнувших скорее жженой соломой, чем табаком, и половины кружки холодного кофе, оставшегося со вчерашнего вечера. Этим же и заканчивалось. Середину неизменно составляли следующие действия: борьба лени и необходимости почистить зубы – последняя всегда побеждала после того, как Дебольский рассматривал их в зеркале, покрытые кофейным налетом и пожелтевшие от курения; борьба лени и необходимости побриться – тут последняя проигрывала, поскольку Дебольский считал, что щетина не так уж плохо смотрится на его лице; борьба отбитого никотином аппетита и необходимости позавтракать – в этой битве силы сторон были равны, и последняя брала верх в тех случаях, когда в Дебольском просыпалась совесть и ему становилось стыдно перед своим организмом, измученном курением, алкоголем, недосыпом и недоеданием.
Кряхтя, покашливая и вздыхая, Дебольский плелся в ванную, долго и усердно чистил зубы, четырех из которых недоставало, затем шел на кухню, где с досадой обнаруживал грязную посуду, которую он, обессиленный, не помыл прошлым вечером.
Сегодня Дебольский завтракать не стал, потому что подумал, что какие-нибудь катаклизмы, вызванные повышенным уровнем излучения, убьют его раньше, чем гастрит или язва. Такая мысль, пускай вовсе не оправданная и не реалистичная, вызвала приступ душащей тоски, и он устало опустился на пол, облокотившись о стену, и закурил.
***
В то время, когда Отрадинский уже подъезжал к Центру, Гненашев еще спал, Тогмачев обсуждал в кругу семьи прогноз погоды на сегодняшний день, а Дебольский курил и размышлял о смысле бытия, Иван Алексеевич Праслов только проснулся. Умыв лицо, он вернулся в комнату. На небольшой деревянной полке, располагавшейся в углу меж двух окон, покрытой белым хлопковым платком с вышитым красными нитями узором, стояли иконы. Над ними висел православный крест. Праслов подошел, зажег лампадку, стоявшую перед образами, прочитал наизусть по три раза “Отче наш” и “Благородице Дево, радуйся”, один раз “Верую”. Он почти никогда ничего не добавлял к молитвам от себя, находя их текст исчерпывающим. В них заключалось все, что он хотел сказать, и, произнося днем за днем одни и те же слова, которые тем не менее не утрачивали от многократных повторений свой смысл, он чувствовал, что Бог рядом с ним и любит его, как любит всех своих сыновей. И тогда, пока комната наполнялась светом восходящего солнца, душа его наполнялась светом любви, радости и умиротворения.
