Что должна делать машина времени? - страница 8
После молитвы Праслов потушил лампадку и принялся за завтрак, перед едой чувственно поблагодарив Господа.
Во время трапезы его посетила мысль о Тогмачеве, пророчившем наступающий конец света, но он не позволил липкому чувству страха завладеть собой. Если должен быть конец света – это правильно. Это значит, так и должно быть. Так было во времена Всемирного потопа, так будет и сейчас, и если Отрадинский станет вторым Ноем и найдет какой-либо способ предотвратить наступающее бедствие – так и должно быть.
И все обязательно будет так, как оно и должно быть, а это значит – правильно. А правильно значит хорошо.
Глава 4
Только Гненашев вошёл в лабораторию, взгляд его – виноватый – встретился с укоризненным взглядом профессора Отрадинского, сидящего за своим рабочим столом.
– Опоздал, – сухо заметил профессор.
– Проспал, – вздохнул Гненашев.
На этом их разговор закончился, и каждый занялся бы своим делом, если бы в лабораторию не ворвался вихрем Тогмачев.
– Посмотрите, посмотрите! – закричал он, не извинившись, как делал это обычно.
Тогмачев держал в руках небольшого плюшевого медведя, немного потрепанного, без одной пуговицы-глаза на нелепой мордочке, но в целом даже симпатичного.
– Хорошая игрушка, – ответил Отрадинский, – но, боюсь, не по возрасту для ваших детей. Не мешало бы его постирать да пришить пуговицу заместо глаза.
– Да какую пуговицу! – с жаром пресек его Тогмачев. – Это появилось в моем кабинете, из ниоткуда! Из ниоткуда, понимаете? Что-то зашумело, затем хлопнуло, и вдруг – прямо из ниоткуда, клянусь вам!
Отрадинский и Гненашев внимательно глядели на Тогмачева, трясущегося от возбуждения.
– Знаете, что я думаю? – взволнованно спросил тот и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Это первое наше испытание машины времени! Мы отправили в прошлое этого плюшевого медвежонка, мы сделали машину времени!
Отрадинский не помнил, когда в последний раз испытывал такое яркое удивление.
– Я говорил, профессор, что можно обязательно что-нибудь придумать! – с жаром воскликнул пораженный Гненашев. Лицо его горело.
Отрадинский задумался. Секундное замешательство оставило его.
– Вполне вероятно, – ответил он. – Но вот что странно: я впервые вижу эту игрушку. Откуда она у нас взялась?
Отрадинский испытующе посмотрел сначала на Тогмачева, затем на Гненашева. Оба они смутились: ответа никто не знал.
Тогмачев – выражение лица которого сменилось, как меняется выражение лица человека, на которого снизошло озарение, – не сказав ни слова, вдруг выбежал из кабинета. Гненашев, удивленный этим, вопросительно посмотрел на профессора Отрадинского. Тот пожал плечами, поправил очки и вернулся к работе. Он внимательно изучал какие-то бумаги, что, впрочем, Гненашева не удивило – это было самым обыкновенным занятием профессора.
Тогмачев вернулся через час. Все также он крепко сжимал в двух руках плюшевого медведя, словно боясь, что тот вдруг исчезнет так же неожиданно и таинственно, как и появился.
– Я обошел весь Центр, – произнес он устало, – весь – с нулевого по пятый этаж, все лаборатории, но никто, никто и никогда не видел раньше этого медвежонка. Откуда же он взялся? – Он печально уставился на игрушку и глядел на нее так пристально, будто ждал, что та ответит.
– Узнаем это, когда будем проводить первое испытание машины времени, – сказал ему Отрадинский с легкой улыбкой.
Круглое лицо Тогмачева исказилось изумлением. С надеждой в глазах он посмотрел на Отрадинского и, как зачарованный, повторил: