Что гложет Гилберта Грейпа? - страница 25

Поднимаю вверх два больших пальца и спускаюсь с карусельного помоста – как раз начинается новый заезд. Моего ухода наш дебил не замечает. Глоток свободы, говорю я себе.

Пробираюсь среди аттракционов: тут и «Ракушки», и «Спрут», и всякие подвижные игры, и шатер для бинго. Кругом почти сплошь знакомые лица. Мне говорят «Привет», я отвечаю «Привет». А вот и бак-ловушка, где нынче Такер подхалтурить решил – цепляет прохожих. Пока еще в сухой одежке сидит, но не потому, что мяч бросают одни мазилы, а потому, что никто возле него не задерживается. При виде меня он заводит: «ГИЛЛЛЛБЕЕЕРРРТ ГРРР…» – но я ускоряюсь – только меня и видели.

Подхожу к будочке кассы, отсчитываю ровно семьдесят пять центов за билет. Разворачиваюсь – и вижу пышный начес, который полностью загораживает мне обзор. Скольжу глазами вниз. Бородавка со вчерашнего дня увеличилась; говорю:

– Здравствуйте, Мелани.

– Ты меня избегаешь, да?

– Нет, что вы. Как можно?

– Ты смотрел на меня с карусели.

– Разве?

– Да-да. Я тебе помахала – неужели ты не видел? Как я жестами звала тебя спуститься?

Я, очевидно, принял ее голову за облако сахарной ваты.

– Нет, я не заметил.

– Ну не знаю, ты смотрел на меня в упор. Как я вижу, на солнышке успел поджариться. Совестно, небось, что вчера не явился в приемные часы?

– А почему мне должно быть совестно?

– Как почему?! Пропустить назначенную встречу – это детский сад и хамство. Не перезвонил. Даже не извинился.

– Извините, пожалуйста.

– Я тут ни при чем. Ты не со мной договаривался.

Со вздохом хватаюсь за голову. У меня сейчас одно желание – прокатиться на колесе обозрения. Пусть какая-нибудь сила – любая – унесет меня вверх. Чтобы я воспарил.

– Ты собираешься перезаписаться на прием? Гилберт?

– Да. Прямо на завтра.

– Завтра ближе к вечеру он поедет забирать сыновей из церковного лагеря. День будет суматошный. Человек он невероятно занятой. Но ты подходи как договаривались – к четырнадцати часам. При первой же возможности он займется твоим делом.

– Отлично, здорово, да, уже готовлюсь.

– Не забудь.

Мелани проводит одним указательным пальцем по другому, словно грозит мне карой, но тут же сверкает улыбкой – дескать, ладно, прощаю – и, покачивая бедрами, удаляется: дизайнерские джинсы слишком узкие, высоченный начес жутко яркий.

– Вот мой билет.

Лысый оператор с гитлеровскими усиками делает мне знак садиться, проверяет, защелкнута ли поперечная перекладина, жмет на рычаг от себя – и я взмываю вверх. При каждом спуске меня по самое некуда пробирает – вжух! – знакомое ощущение, похожее на щекотку. От этого в голову лезут всякие шкодные мысли. Ниже пояса.

Описывая круги, зажмуриваюсь. Рисую себе дальние края, где никто не знает меня по имени.

Мне предстоит воспарить с закрытыми глазами еще десять-пятнадцать раз. Зависая в наивысшей точке, разлепляю веки и вглядываюсь в даль. Солнце уже закатилось. Темнота расцвечена огнями аттракционов. Отсюда, с высоты, вижу наш понурый дом, бывшую мою школу и «Сливочную мечту». За тридевять земель светятся фонари на парковке «Фудленда». Скосив глаза в сторону и вниз, вижу: какого-то малыша вместе с мамой выгружают из кабинки. Оператор бежит с ведром, чтобы окатить сиденье водой. Не то ребенка, не то мамашу во время катания стошнило. Я нервно осматриваюсь – нет ли рядом следов рвотных масс, но, к счастью, в моей кабине, или корзине, или как там ее… безупречная чистота – ну, насколько такие аттракционы вообще могут быть чистыми. Пока я здесь вроде как в заточении, продолжаю обзор местности. Замечаю, что тент над каруселью прохудился. Надо будет указать на это Лесли. Над баком-ловушкой восседает Такер, по-прежнему сухой, и желающих поупражняться в меткости не находится. Очередь, как всегда, выстроилась только к «ракушкам». Малышня бегает с воздушными шарами, бросает мяч в баскетбольное кольцо или зависает у игровых автоматов типа «хватайка».