Он все же выкурил сигарету, затем переглянулся незаметно вокруг себя, не решаясь, куда свой окурок бросить. Марина, все же, пересилила себя, взяла смело его за руку, дорога освободилась от транспорта, потянула его через дорогу в сторону кафе. Следуя за Мариной, он незаметно от девушки, уронил под ноги, на дорогу, свой окурок.
– Все, – вздохнула полной грудью Марина, перейдя дорогу. – Дошли. Что, идем?
– Идем, – улыбается ей Куренков. – Посидим, да? Марина.
– Скажу тебе, Володя. Может это тебе и странно слышать. Я не первый день тебя в университете вижу. Ты давно мне нравишься. Раз я пришла на это свидание, значит так и будет.
– Ты, как вижу, – засмеялся Куренков, – решительная.
– Я маме так и сказала, когда она меня заперла в квартире, после университета. Сказала я ей, что все равно убегу на это свидание. И убежала.
– Боялась, чего она?
– Ты же сказал только, что об этом, сам, Володя. В группе вашей, девушки балуются с парнями. Боится, чтобы меня до замужества, парни не изнасиловали.
*
После кафе, проводил он Марину до её дома. Ночная прохлада была, словно необычная. На затемненном небе, проклюнулись отдельные звезды. Луна выбежала из бесформенных, рваных облаков, плешиво высветила их на своем пути. У рынка, вдоль стен, светились хаотично, прибитые к этим будкам «Яги», рекламные кричащие призывы. Бегали по дороге машины, автобусы, загруженные поздними пассажирами. Где – то, играла музыка из высотной квартиры. Они шли по тротуару, взявшись за руки. Оба молодые, оба статные, высокие. У Марины, длинные, светлые волосы, под дуновением легкого ветра, сопровождающих их, легли на её напряженные плечи, а у него, наоборот, от этого ветра, волосы лезли ему на глаза. И он их то и дело, отбрасывал, шевелением головы в сторону.
Но не одни они были в этот час. Народ вечерний, также тут прогуливался. Они их, не нарочно, конечно, иногда задевали, то плечами своим, то даже, приходилось их обходить. Но они сейчас, в этот час, граждан, не видели перед собою никого. Они были счастливы этой встречей. И что интересно, Марина ему полностью доверилась. Это же их первая встреча, и такое отношение у нее к нему. А ему, думающему, мыслящему, это было странно, но он намеренно помалкивал. Достаточно и того, что он наговорил первые минуты встречи с нею. Теперь он мысленно ругал себя, за те поспешные слова. Понимал теперь, этого ему ей не надо было говорить. Что она, слепая? Она же была тоже мыслящим человеком, видела, как сегодня развивается в стране человек. Раньше, это, при коммунистах, чуть было скрытно. Говорили же, даже открыто, с достоинством.
«В советском обществе, нет проституции».
А сегодня она видела, да и особенно по телевидению, открыто показывали, всю эту накопленную демократией пошлость. Она же будущий филолог, начитанная была барышня. Видела, как её подруги по университету, чтобы красиво и сытно жить сегодня, делали постыдное действие. Из газет местных, читать было противно, где открыто в объявлениях, с умыслом, созывали красивых девушек на проституцию. Потому и мама её в каждый день дрожала за нее, провожая её по утрам на учебу в университет. Понять и её можно было. Единственная дочь в семье. Отец, он вечно занят был своей работой, да и когда она говорила ему о дочери, всегда возмущенно, с досадой, отмахивался от её страхов рукою. «Да успокойся ты! У нее самой голова на плечах. Не держи её дома, если не хочешь её калечить. Девушка с головой. Знает, как себя защищать».
