Что имеем, не храним, потерявши – плачем - страница 28



Он так и сделал. Пододвинул табуретку ближе к окну, приоткрыл окно. На душе у него, конечно, скверно. Без отдыха, сверился, конечно, его мозг, почему это ему отец не известил о смерти его мамы? Этот вопрос никак не прояснялся в его неспокойном голове. Да и курить ему уже не хочется. Присел – то он, на табуретку у окна, чтобы только подумать еще раз: не забыл ли он в суете еще что. Вроде, все он положил в дорожную сумку. Да еще. Убедится, перепроверить еще раз, положил он паспорт в карман?

Паспорт был в брюках, в заднем кармане. Пиджака у него не было.

Хотя он и был. Но он был уже сильно поношенный. Потому он и натянул на теплую рубашку только свитер. Зонт, в сумке, на случай дождя. Да, еще, осенняя не утепленная серая куртка. Куртку он тоже засунул в сумку. На всякий пожарный случай. Если случайно, не погода будет. Хотя на улице, не так уж и было прохладно. Но заморозки, случались уже ночами. Вот и вчера он, шел по дороге домой от Марины, было прохладно, снял с плеча свитер, натянул его на себя.

– Ладно, – говорит он, снова глянув на руках часы. – Пора. Пока доеду, время совсем мало останется на разговоры с Ларисой.

Как и предполагал, у рынка он сел на первый подъехавший транспорт. Это был «Газель» – маршрутка.

Доехал на нем до парка, а оттуда, пешком поднялся вверх по улице, затем на стыке школы имени В. Маяковского, повернул налево к архиву.

Местность, по которой он шел по серому тротуару, похож был как все улицы города, однотипные. Город, все же был, в кирпичном и блочном варианте, не так уж он был древним. Исключение, если только. Этот район был, строго, старого города. Справа от него, через дорогу, остался посади него городской парк, имени Пушкина. А по другой стороне, вначале увидел по тротуару, по которому он сейчас шел, недалеко от небольшой лужайки, зелени трав, скульптурного красноармейца, с винтовкой со штыком – в память расстрелянного еще в гражданской войне. Он был воздвигнут городом, как благодарность о былых тех годинах. С приходом в сообщество, этой новой власти, да и «новых людей», он стал почему – то, – не в упрек сказано будет, – не ухоженным, потому не привлекаемым. Серый цвет памятника, обглоданный ненастьем погоды, обгажен голубями. А впереди от этого памятника стояла, как раз за дорогой, и эта школа. Как раз он дошел до этой школы, повернул налево.

Скоро будет и здание архива, с левой стороны, прикрывающий теперь этот местность, как навесом, насаженными деревьями.

Вскоре он дошагал и до архива, встал недалеко от него, по мобильнику известил Ларисе Ивановне, что он доехал. Ждет её.

– Хорошо, – сказала ему она. – Жди. Сейчас выйду.

Выбежала она тут же. Будто ждала его звонка. Как только подошла, поинтересовалась, как у него со здоровьем сейчас. Внимательно, по-матерински, трогая его, осмотрела его со всех сторон. Видимо, удовлетворилась, с ним все ли в порядке, а затем потянула его за руку в сторону парка. По дороге еще, сомнением переспросила.

– Правда, ты, Володя, решил доверить мне свои деньги? Мы с тобою, Володя, едва знакомы. И все же, ты решился, доверится мне.

– Так получатся, – кисло улыбнулся ей Володя. – Мне, правда, некому больше доверять, Лариса. Я ж деревенский. Никого я тут в городе хорошо не знаю. А ты меня сегодня спасла. Это многое значит.

– Спасибо, конечно, за доверие, Володя. Сейчас я расплачусь. Но, все же, как – то это странно, Володя, поступок твой. Я просто растерянна. Это, правда. В наше время, доверять почти незнакомке, это надо иметь мужество. Сколько там у тебя?