– Не так там и много. С американскими долларами, под двести шестьдесят тысяч рублей. Тысяча американских долларов, остальные наши.
– Много. О хо – хо – о. Откуда, деньги такие, это у тебя, у бедного российского студента?
– Я, Лариса еще работаю корреспондентом в газете. Состою в штате теперь. На них я существую, а эти мне, мама еще дала, из продажи коровы – «Пестравки». Хранил в матрасе своем.
– Помню. Ты мне уже говорил. Боишься отнести в сбербанк. А у меня даже сберкнижки нет. Зарплата у нас мизерная. Живу все же. Голова у тебя сейчас не кружится? Нет? Ну и слава бога.
Так с разговорами, они снова спустились вниз к парку. Прошли мимо снова, у этого скульптурного красноармейца, перешли дорогу, и вдоль железного с узорами забора парка, дошагали и до его входа.
Прогулявших в этот час в парке, было немного. Было несколько пар мамаш, со своими детками, да и случайные прохожие. Видимо, шли со стороны столовой. А так парк стоял уже почти сброшенными листьями. Везде, где еще не успели убрать, валялись желтые, багровые листья деревьев. С легким дуновением ветерка, тихо, как бы вздыхая, шуршали ветками вековые осины. Стволы у них, у некоторых, были такие толстые, да еще потрескавшиеся от старости. Было еще осеннее сухо. Прогуливался между деревьями и ветер. Небо отсюда виделось сизым. Нет, даже, темно сизым выглядел. Поэтому, наверное, парк как – то тут, выглядел неприветливым, холодно равнодушным.
В столовой, сколоченной из тесовых досок здании, они заказали, как и обговорили в пути вдвоем: первое, второе. Хотя Лариса, не так и хотела кушать, но на пару с ним, она, все же согласилась, чтобы и ей принесли тоже первое. Знала, Володе сейчас надо поесть, чтобы не повторилось, как утром с ним. Ведь она поняла тогда, сама была такая же, когда была студенткой, он не регулярно питается, и не вовремя, и у него утром случился голодный обморок. Да еще это письмо способствовало к такому развитию.
– Ты, вот, что, Володя, – говорит она ему. – Как только приедешь к себе, не поленись, позвони, правда, мне. Это же не трудно будет тебе. Мне это очень важно, что ты на месте. Хорошо?
– Хорошо, Лариса. Я верю тебя.
– За этих денег ты так мне говоришь? – настораживается Лариса, меняя на уголках своих губ, притворное недовольство.
– Ты меня не так поняла, – примирительно поднял руку он. – Я почему – то поверил тебя сразу, Лариса, что ты хороший человек. Ты сама знаешь, как сегодня трудно иметь близкого друга. У всех свои закорючки, сама видишь, как люди теперь живут. На лица глянешь. Будто, война в их голове. Самое главное, исчезли у них улыбки на лицах.
– Удивляешь ты меня, Володя, своими рассуждениями. Тебе всего двадцать лет, а рассуждаешь, прости Господи, как какой старик. Мир, все равно тебе, Володя, поверь меня, я знаю, не спорь со мною, не переделать. Особенно, в нашей стране сегодня. Зачем тебе глобальные эти проблемы, когда жизнь наша, сам знаешь, так коротка. Вот я сама, не заметила, как мне стукнет скоро двадцать три. Старуха уже, по понятием моих коллег. Да и в жизни я еще ничего не сделала. Да, что говорить, не видела ничего. Кроме Москвы, где я еще была? Просто, нигде. Живу в собственном коконе. Одним словом, я Володя архивная крыса, как обо мне говорят мои коллеги, с кем я работаю в архиве.
Так в разговорах, коротая время, они пообедали, вышли на улицу. На часах его показывала, час тридцать. Времени еще было мало, чтобы отправляться на вокзал.
