– Скажите, – сказал он, обращаясь к нему.
Милиционер, по виду, был чуть старше его, и чуть ниже еще ростом. Может быть, даже, демобилизованный по виду, в прошлом солдат. Вид у него был строгий, но, в то же время, никуда не делся, видимо, его мальчишеский задор, с пушком под носом.
– Тебе чего? – спросил он, напуская на себе строгость, уставившись. – На этом поезде, сейчас приехал? Тебе куда?
– Алексеевку. Это тут в километрах двадцати. Там я, когда – то, жил. Мать моя умерла. Еду к ней.
– А, ну, это тогда тебе, вон видишь, за акациями. Он тут чуть, от обзора припрядался со своей машиной. Подойти к нему. Это он тут «Бомбила». Деньги есть, наверное, у тебя? Ей, Иван! Выгляни – кричит он. – Хочешь ехать, Алексеевку?
– Ну, – хрипит тот полусонно, открывая дверцу кабинки. – Пятьсот.
– Вот видишь, – говорит ему милиционер. – Он согласен. Живые деньги
увидит. Зарплату, он забыл, когда последний раз получал с живыми деньгами. Только водками и порошком стиральным.
Выкурив сигарету, он уходит снова в здание вокзала, а он, обрадованный, что повезло ему с первого раза, подойдя к машине, садится к этому Ивану, в его кабину, передок.
– Венок, давай – ка, положим в багажник. Да и сумку, пожалуй, – говорит ему Иван, в годах, не больше сорока, сорока пяти. Был он небритый, вся в пегих щетинах, оброс, как бродяга. А одет он был в кожаную куртку, уже притертый во многих местах. В серой рубашке, брюки черные, обувь. Затоптанные ботинки. По виду, со всех сторон, настоящий мужик, не бомж – труженик. И голос у него, не отталкивающий. Вполне нормальный мужик, из провинции. – Ну, что, едем? Дорога, предупреждаю заранее… Ям много в пути. Умер кто у тебя? С венком…
– Мама, – говорит ему Куренков, с волнения, поспешно засовывая в рот сигарету.
– Кури, что ж, разрешаю, – вздыхает он. – Сочувствую тебя, парень. Заметь. Сегодня люди, как мухи дохнут, от этой дурной жизни в стране. Так как он, зарплату получает с водочной продукцией. А кто еще, от тоски умирает. От безденежья. Тяжело сейчас всем. Ладно. Надоело! – с матом кроет он кого – то, неизвестного. – Кури уж. Приспусти только стекло. Дым, чтобы наружу ушел.
Дорога, как и предупредил он, тронувшись, был, а и правда, плохим. Что уж там говорить. Обыкновенная шоссейная дорога, из гравия. А асфальт, видимо, еще не дошел до этих мест. Хотя, когда – то колхоз, не так и нищим был у них. Помнит же он, как его отец, тогда еще парторг, все сокрушался, что дорогу до этой станции, никак асфальтом покрыть не могут. Еще он помнил, для этой дороги, даже из этого карьера, где сейчас пруд, сколько гравий машин вывезено было, чтобы дорога была. Хотели еще и асфальтировать, но что – то, там, застопорилось. Потом пошли, эти лихие месяцы в стране. Затем, повылезли из всех щелей, проходимцы – коммунисты, радетели нынешней «пышной демократий». Да ведь, по правде, от этой либеральной политики в стране, досталось только тем, кто был: хитрее, бессовестнее. Или, кто был ближе к той власти, распределяющие «общий пирог» – нации. Хотя и был он тогда, еще школьником, видел это своими глазами, как рушилась в его деревне, коллективное хозяйство, за этих недоразвитых, «буржуа – либералов», присланных из района.
А Иван, за баранкой, с досады, временами плевался матом, когда колесо его машины, взлетал на скрытую от обзора впереди яму. Тогда из лужи, летели брызги мутной жижи, во все стороны, от его старой машины.
