Я играл и слушал. Она сразу прекратила петь, когда появился Сэм с кока-колой. Он ушел, а я повернулся и уставился на нее.
– Кто научил тебя этому?
– Петь? Никто. Ты называешь это пением?
– Да, это пение. А можешь в полную силу?
– Громко, что ли?
– Громко, громко, черт побери!
Она пожала плечами.
– Давай громко…
– Тогда начали… «Тело и душа»… во все горло!
Она с явным изумлением и недоверием посмотрела на меня.
– А меня не выкинут отсюда?
– Начинай, и громко! Если получится хорошо, можешь быть спокойна. А если плохо… то мне наплевать, выгонят тебя или нет.
Я заиграл.
Я просил петь ее громко. Но то, что выходило из ее горла, – потрясло меня… Да, я ожидал чего-то необычного… Но этот серебряный звук с такой силой полоснул монотонный гул, стоящий в баре… как лезвие бритвы – тонкий шелк… Первые три такта – и гул прекратился. Даже бакланы8 перестали балясы точить, повернулись и выпялили зенки. Расти, вытаращив глаза, перевалился через стойку, его кувалдоподобные кулаки были сжаты. Риме не нужно было даже вставать. Подавшись немного назад и слегка выгнув грудь, она легко извлекала из себя звуки, и они лились, как вода из крана. Голос ее распространялся и заполнял зал. Он бил между глаз, он впивался, как крючок в рыбу. Это лилась мелодия. Звук взлетал, парил и стремительно падал… Это было великолепно!
После куплета и припева я сделал знак остановиться. Последний звук, излившись из нее, прошел у меня по позвоночнику и прыгнул на спины бакланов, по их позвонкам добрался до кончиков волос, на мгновение повис в комнате, затем резко оборвался. Наступила тишина. Рюмки и стаканы больше не дребезжали.
Я сидел неподвижно, руки на клавишах, и ждал. Дальше все произошло, как я и ожидал. Это было слишком для них. Никто не хлопал, не кричал. Никто на нее даже и не взглянул.
Расти взял стакан и начал усиленно его протирать. На лице выражение то ли неловкости, то ли растерянности. Три или четыре духа9 продефилировали к двери и вывалились за нее. Гул внезапно возобновился, хотя чувствовалась в нем какая-то неестественность. Да, это было слишком хорошо для них, чтобы они могли это понять. Я взглянул на Риму, она сморщила нос. Мне уже была знакома эта ее гримаса: получил?! Ну и что?
– Бисер метали, – сказал я. – С таким голосом – и на свободе? Да ты можешь заработать себе состояние и стать сенсацией №1!
– В самом деле? – Она пожала плечами. – Скажи лучше, где я могу найти дешевую комнату? Я на мели.
Я рассмеялся.
– Кому-кому, а тебе следует подумать о деньгах. Или ты действительно не понимаешь, что твой голос – чистое золото?
– Не все сразу, – ответила она. – А пока я должна экономить.
– Пошли ко мне, – сказал я. – Ничего более дешевого и ужасного ты не сыщешь. Люсон-авеню, 25: первый поворот направо, как выйдешь отсюда.
Она погасила сигарету и встала.
– Спасибо. Пойду и сниму, если так.
Слегка покачивая бедрами и высоко держа голову, она вышла из бара. Бухарики10 проводили ее взглядами. А один валетный>311 даже посвистел вслед.
Я очнулся, когда Сэм толкнул меня локтем, показывая, что она ушла, не рассчитавшись.
Я заплатил. За удовольствие нужно платить. Один кока-кола – разве это цена?!
