Что мое, что твое - страница 31

– Милая, – сказал он. – Сладкая. Я все загрузил в машину. Ты готова?

Лэйси-Мэй пробормотала что-то невнятное, и он стал трясти ее за плечи, пока она не бросила притворяться.

– Еще рано. Девочкам надо позавтракать и собраться.

– Мы поедем на пляж. Они могут не мыться, а поедят в машине.

Хэнк уже был в плавках; он побрился, зачесал влажные волосы назад. Он не случайно запланировал поездку ровно на тот день, когда Робби выходил. Лэйси-Мэй взглянула на часы. Еще двадцать семь минут.

Лэйси-Мэй поцеловала Хэнка, чтобы он не раздражался, и прижала его руки прямо к груди. Он тут же ее сжал.

– Детка, – сказал он. – Сладкая моя.

Вообще эта часть ее жизни с Хэнком была не так плоха. Он ждал ее указаний, был рад услужить, да и сама она многого могла добиться, слегка повернув бедра, представив правильную картинку в голове. То, что с Робби она считала волшебством, оказалось чем-то более грубым, животным – предсказуемая искра, которая может проскользнуть между любыми двумя телами.

Лэйси-Мэй поцеловала его в затылок и прижала к плечу. Она не опускала голову и одним глазом следила за часами.

Она уговорила Хэнка сделать оладьи; девочки уже сидели на кухне в купальниках. Ела только Маргарита, слизывая кленовый сироп с пальцев и перечисляя все, что она сделает на пляже: закопается в песок, добежит до ларька с леденцами, поиграет с кем-нибудь в волейбол. Она так рассказывала про день, как будто все уже случилось, и она точно знала, что все будет хорошо. Диана, мрачная, тайком подсовывала свой бекон Дженкинсу под столом. Ноэль не отрываясь следила за улицей. В своем летнем платье она выглядела не на двенадцать, а как маленькая леди. Она выбрала любимый цвет Робби – желтый.

Хэнк расхаживал по комнате с третьей чашкой кофе в руках. Он раздвинул занавески.

– Надвигаются тучи, – сказал он, как будто пляж прямо тут, а не за сто миль.

Теперь девочки уже знали, что их папа в тюрьме. Когда они переехали к Хэнку и сдали дом, она плюнула на историю про работу на побережье. Они никогда к нему не ездили, но Лэйси-Мэй исправно переводила ему деньги на тюремные покупки. Хэнк не мог ей это запретить. Она распоряжалась деньгами, которые зарабатывала в магазине, а Робби, хотя бы по закону, все еще был ее мужем.

– Пойду покурю, – сказала Лэйси-Мэй, и Хэнк не стал ее останавливать. Наверное, он уже понял, что они будут тянуть время, что бы он ни делал.

На улице было тихо как всегда. Дальше по улице стояли симпатичные домишки, построенные и проданные после войны. Свой Хэнк унаследовал от отца. Простой, с кирпичными столбами, черепичной крышей, панорамным окном с видом на газон с гортензиями. За домом, окруженный кустами жимолости, стоял полусдутый бассейн, засыпанный листьями и покрытый пленкой желтой пыльцы. И для нее, и для девочек это было хорошее место, хотя сама она никогда бы не выбрала такой дом, вот только именно это она и сделала.

Она и раньше жила на этой стороне города к западу от Центральной улицы, еще когда училась в старшей школе. Робби жил на восточной стороне, где в основном оседали приезжие из Центральной и Южной Америки. Сколько Лэйси себя помнила, весь город примерно так и делился: на белых и черных, потом на белых и небелых. Так было и до их рождения, когда каждый вечер по городу расходились рабочие с фабрики. Так было и когда западная сторона вымерла, и все, кто мог позволить переезд, уехали из города. Семья Лэйси осталась. Но она была рада переехать на север округа, кода Робби купил им дом. Там они были на месте. Их соседями стали реки, фруктовые сады, молочный завод, поле битвы времен Гражданской войны.