Что память сохранила. Воспоминания - страница 7

С началом большой войны контакты с Пядышевыми прекратились, что и понятно: у каждого были свои заботы и дела. Как-то мама сказала, что Константина Павловича назначили командующим Лужским направлением. Источник информации мог быть только один – Ольга Ивановна. Потом мама сообщила, что звонила Оля, сказала, что Мерецков прислал за ней самолет и она предлагает маме эвакуироваться «со всеми ее мальчишками». Мама ответила, что мы еще не решили, надо ли эвакуироваться, на чем разговор и закончился.

Старший брат Владимир, 1950-е годы

Дело, однако, обстояло не совсем так. Мама в силу понятных соображений умолчала, что отцу на работе уже предложили полуторку, чтобы эвакуировать семью, и было решено отправить нас на восток Новгородской области в Пестово, к дедушке, мамину отцу. Не помню точно, но где-то в октябре мама сказала, что говорила по телефону с Пядышевой. Ольга Ивановна приехала в Ленинград, в ее распоряжении самолет, и она предлагает эвакуироваться. В Москве паника, «никуда не достучаться, только с военными можно иметь дело, а с Костей случилось что-то плохое: когда Мерецков говорил о нем, то смотрел в пол». Мама отвечала, что мы только что вернулись из эвакуации, и никому там оказались не нужны, – с нее хватит, точка.

Прошло много лет, война осталась позади. Ольга Ивановна приехала в Ленинград, увиделась с мамой. Поделилась, как ей тяжело в Ленинграде без мужа, что все ей здесь о нем напоминает и поэтому она решила остаться в Москве, где ей дали «приличную квартиру».

Однажды, через много лет, когда я уже был на дипломатической работе в Индии, мне позвонил мой начальник, Иван Иванович Клименко, и сообщил: «Есть работа». Но, прежде чем идти в посольство, просил меня зайти за ним домой: «По ходу расскажу, в чем дело». Оказавшись в его квартире, я увидел, что Иван Иванович спокойно сидел в полураздетом виде и набивал патроны. Поясню, мы работали в Индии, и наши пернатые, прилетая туда на зиму, чувствовали себя в безопасности, совсем не боялись людей. Не только Иван Иванович, но и другие советские дипломаты пользовались случаем и удачно охотились на непуганую птицу.

Обстановка располагала к разговору. Иван Иванович, уже давно не спавший (или вообще не ложившийся спать), начал первым. Про то, как его призвали в армию, или, точнее, во флот, как определили в морскую пехоту и зачислили в комендантскую роту командующего Лужским направлением генерала Пядышева. Тут мое внимание обострилось, потому что прозвучала знакомая фамилия. Иван Иванович продолжал: прошли слухи, что в расположение Лужского оборонительного рубежа приезжает командующий фронтом маршал Ворошилов. Всем хотелось увидеть легендарного маршала.

Вероятно, у Пядышева было свое видение сложившейся обстановки. Прорыв немцами фронта у Нарвы – Кингисеппа создавал реальную угрозу окружения вверенных ему трех армий и корпуса ленинградских добровольцев, что генерал приравнивал к катастрофе на главном направлении продвижения немцев к Ленинграду. Поэтому последовал приказ об отступлении по всему участку Лужского оборонительного района.

Когда Ворошилов приехал, он вызвал к себе Пядышева и отчитал за то, что тот приказал отступать (вопреки существовавшему в Верховном Главнокомандовании мнению, что приказ об отступлении может отдать только командующий фронтом). Не стесняясь в выражениях, он назвал Пядышева предателем, «белогвардейской сволочью», командиром, нарушившим «святая святых» – приказ Верховного Главнокомандующего, запрещающий любую самостоятельность при принятии решения об отступлении. Ссылаясь на полномочия, данные ему Верховным, он заявил, что отстраняет Пядышева от командования Лужским направлением и приговаривает его к смертной казни через расстрел, что и было незамедлительно выполнено. Так бесславно закончился путь боевого генерала.