Про руки Вебер не стал дослушивать, понимая, о руках Гейнц выразится еще более художественно, и едва он вышел в коридор, в зале стены дрогнули от хохота.
– Хорн ваш тоже хорош, – сказал Гаусгоффер. – Ты не рискуешь, Рудольф?
– Нет, господин генерал, мне стало совсем хорошо, и я не хотел симулировать.
– Ну, уж как ты симулировал, я видел. Пойду послушаю вашего Гейнца, веселый парень. Где вас Аланд таких насобирал?
– Я тоже послушаю, я вышел, только чтобы объяснить Вам своё присутствие.
Когда они вернулись, Гейнц пытался усадить курсантов в правильную позу лотоса.
– Ну, дорогие мои, – говорил он, ходя от одного к другому, поправляя то, что сразу же ломалось и разваливалось, едва он отводил руку, – совсем доступно объясняю. Вообразите, что поза лотоса – это лично ваш фаллический символ, что символизирует ваша спина, кривая и сморщенная, и главное, из чего она вырастает? У вас там куча навоза, господа, это совсем не так в природе, наверное, у вас самих это все-таки не так. Создайте подобие симметрии в сложенных ногах и поднимитесь, господа, примите положение готового к атаке самца, а не столетнего импотента.
Курсанты хохотали и продолжали сражаться со своими суставами, пытались распрямиться, хоть боль гнула и искривляла их спины.
– Весёлый у тебя наставник, Вебер. похабник чертов.
– Гейнц целомудренный и чистый человек, он сбивается на похабщину, только впадая в отчаянье.
– Значит, отчаянье его велико.
Гейнц подошел к ним и развел руками.
– Безнадёжно, – сказал он. – Если, господин генерал, вы хотите, чтобы они у вас хотя бы через четыре года дрались, их тренировать надо круглосуточно и самыми иезуитскими способами, это же колоды какие-то. Если они, подпрыгнув, оторвутся на десять сантиметров от пола, я буду аплодировать, их надо по шесть часов в день гонять, с дыханием, растяжкой, что при вашем расписании вряд ли возможно.
– Приезжай, Хорн, с тобою весело.
– А мне не очень. Хорошо, пойду подниму этих криволапых. Встаем, кто еще может это сделать, на две ноги, господа. Да, распутывайте то, что у вас вместо них оказалось, походите, потрясите ногами. Становись. Проводи разминку, Вебер, я посмотрю, что они могут, а то плохо с сердцем сейчас станет мне.
Глава 27. Наперекор
То, что в Корпус они вернулись с Гейнцем, помогало Веберу изображать веселье и беззаботность. Его счастье теперь нужно как-то надёжно скрыть ото всех, вопрос, как это скрыть от Аланда. Конечно, если Аланд сошлет его к Гаусгофферу, то, что «то» Вебер не знал. Она замужем, и муж ее хороший человек, похоже, они любят друг друга. Ей двадцать-двадцать один, замужем недавно. Оба русские, он в Германии давно, папа, профессор математики, умер три года назад, дома ему одному стало скучно, нашел потерянную, одинокую в чужой стране девочку, которой такой добродетельный, умный, серьезный мужчина показался идеальным мужем. Может быть, он и идеальный, но Вебер её никому не отдаст, хоть рой таких и еще идеальнее её охраняй. Пока надо постараться все скрыть, и надо её хоть иногда видеть, если бы он знал, как. Под каким предлогом он может там появиться? И не выгонит ли она его, появись он еще раз? Он выдал себя сразу и с головой.
Анечка, это его новая молитва, это новая формула его существования. Главное, выдержать встречу с Аландом. Куда бы девать свои мысли и чувства? Разгон за своеволие с медитацией он примет с радостью, и то, что Гейнц завелся с академией и с сегодняшним удачным боем Вебера, хорошо.
