Клемперер сунул Веберу за шиворот конфету, и они с Кохом пошли в свой корпус. Гейнц только пожал плечами:
– Не понимаю, Вебер! – и тоже ушёл к себе.
Вебер сам уже ничего не понимал, он был сбит с толку, ломал голову над словами Аланда о своих «астральных руках – ногах – всём остальном», которые следовало не запускать, куда не следует. Чем больше он заставлял себя о ней не думать, тем больше он о ней думал. Может быть, Абель и разгадал бы этот ребус, но он, похоже, с лестницы Вебера спустит.
Был второй час ночи. Вебер не ложился спать, бродил и ничего не делал.
Стук Гейнца в дверь, заглянул.
– Фенрих, господин генерал просил передать тебе большой привет.
– В каком смысле, Гейнц?..
– Думаю, в иносказательном, спросил, сколько времени ты потратил на упражнения, которые он послал тебя делать?
– Я забыл… Я сейчас…
– Нет, фенрих, сейчас ты не пойдёшь их делать. С тех пор, как тебя отослали, прошло столько времени, вопрос: чем ты был занят? Если бы ты спал, все были бы рады, это для твоего неокрепшего здоровья полезно. Но сейчас, фенрих, сон уже отменяется, Аланд тебя ждёт для отчёта, подумай, что ты ему скажешь.
Вебер пытался нащупать во взгляде Гейнца хотя бы снисхождение, но взгляд Гейнца был жесткий, и Веберу был неприятен его взгляд. Было что-то еще, что за этим взглядом когда-то последовало, но он не помнит.
– Он звал именно сейчас или можно зайти утром? – Веберу стало плохо от внезапного дежавю.
– Звал сейчас.
– Гейнц, ты за что меня ненавидишь?
– Я?! – Гейнц растерялся, словно его поймали на лжи, взгляд его ушел в сторону.
– Я понимаю, вы что-то скрываете, недоговариваете, я что-то натворил, чего не помню? Я думал, именно ты мне всё расскажешь, мне лучше знать правду, я сделал что-то скверное? Аланд со мной строг, ты меня ненавидишь, Фердинанд вообще меня видеть не может, скажи. Гейнц!
Гейнц снова отвернулся.
– Аланд ждёт тебя, утром после разминки он поставил тебе часы музыки у меня, не забудешь?
– Нет, но я не приду.
– Ты уверен?
И эту интонацию Вебер слышал, сейчас он пристально всматривался в свой «левый» (прошлый) экран, он должен видеть хотя бы миг, когда с ним произошла катастрофа, или то, что было перед этим, но он видит плац, непримиримый взгляд Гейнца и больше ничего.
Гейнц вышел, Вебер сел, откинулся к спинке кресла. Он должен всё вспомнить, потому что иначе он сам себе напоминает идиота, что-то стёрто в его мозгу. Об этом следует спросить Аланда, не что было, а кто позволил хозяйничать в его мозгу. Сон Вебера, нервозность Абеля, сигареты Вебера у Абеля в кармане, что-то было, но попытка вспомнить вызывает дурноту.
К Аланду идти совсем не хочется, хочется к Абелю, но Абель сердится. От его гнева не так противно, как от улыбки Гейнца. Словно по мозгу прошли плугом и всё перевернуто и вывернуто наизнанку.
Вебер поднялся, он знал, что если пойти на поводу своего нежелания идти к Аланду, то снежный ком непонимания будет нарастать. Он пошёл, быстро, решительно, миновал плац, лестницу, Абель стоял у окна в коридоре, оглянулся.
– Каяться пошёл? – улыбнулся Абель. – Тебе же не хочется каяться, Вебер! Чем покаяние без покаяния – лучше грешить и не каяться.
Он снова смотрел в окно, пуская из приоткрытой створки холод в коридор.
Вебер открыл дверь Аланда, но Аланда не было, вышел обратно.
– Ты не знаешь, где он? Гейнц сказал, что он меня звал.
– У себя. В другой комнате, наверное, постучи.
