Продолжаю копать, а потом… мои пальцы вздрагивают от прикосновения к потускневшему металлу.
Дверь.
Этот лаз я обнаружила в детстве, играя в здешних лесах. Я любила забираться на деревья и сидеть, свесив ноги по обе стороны ветвей. Однажды, спрыгнув с дерева, я услышала странный шум, словно мои ноги ударились о более твердую поверхность, чем листья и земля. Я целую вечность смотрела на листья у себя под ногами, пытаясь понять значение этого звука. Я знала, что там что-то есть, просто не могла сообразить, что именно. Когда мой папа отвез продукты на деревенский рынок и вернулся домой, я выбежала на подъездную дорожку и бросилась в его объятия.
– Я нашла кое-что в лесу! – закричала я.
– И что же ты нашла? – притворился удивленным он.
– Не знаю! – Я побежала вокруг дома, зная, что это будет быстрее, чем прокладывать путь через него. – Пойдем со мной, папа! Мне нужно тебе показать!
Он догнал меня, и я прыгнула на то самое место, куда приземлилась с дерева. Отец поднял брови, глядя на меня, и наклонился. Его губы изогнулись в кривой улыбке. Я тоже наклонилась, и мы вместе начали раздвигать листья. Отец рассмеялся, когда я ахнула при виде металла.
Мне казалось, что я открыла волшебный проход. Дверь в другой мир. В свою собственную маленькую Страну чудес, скрытую там, в лесу.
Это оказался бункер. Мой прадед служил офицером в армии во время войны, и моя прабабушка предложила оставить детей на ферме, чтобы защитить их от опасностей Лондона. Поэтому они построили это убежище, один из многих забытых бункеров, спрятанных по всей стране, память о которых затерялась во времени. Он был построен так, чтобы его нельзя было обнаружить. Коробка, зарытая в землю, армированная бетоном и сталью.
Примерно через год после обнаружения бункера я поскользнулась в нем на лестнице и сломала ногу. Мама была в ярости. Папа положил крышку на место и закопал ее. Я умоляла его откопать дверь обратно, но он отказался.
Его голос эхом отдается в моей голове.
Мы не говорим неправду, не так ли, Наоми? Мы всегда должны быть честными и добрыми.
Прости меня, папа.
Не думай о нем. Не сейчас.
Я хватаюсь за металлическое кольцо двери и стискиваю зубы от напряжения.
Я никогда не рассказывала Эйдену о бункере. Никому вообще не рассказывала. Я отгородилась от воспоминаний о папе, заперев их внутри себя, где только я могу до них добраться.
Наконец, дверь поддается. Я стою, тяжело дыша, уперев руки в бедра, и смотрю вниз на место, которое когда-то давным-давно казалось мне таким волшебным.
Здесь она будет в безопасности.
Я возвращаюсь к Фрейе. Утреннее солнце окрашивает облака в красноватые тона, его лучи падают на мою дочь сквозь просветы в кронах деревьев, и ее пижама с единорогом весело сияет на фоне унылой земли. Я несу ее туда, где ждет открытый люк.
Поднимаю ее голову к своему лицу и прижимаюсь щекой к ее лбу, когда начинаю спускаться по лестнице. Добравшись до последней ступеньки, опускаюсь на колени и баюкаю Фрейю в своих объятиях. Так и вижу, как она выглядела в детстве, – округлый мягкий изгиб лица, маленькие надутые губки. Но я также вижу в ней женщину: длинные темные волосы и скулы Эйдена.
Я осторожно кладу ее на бетонный пол и опускаю ее голову на землю. Теперь Фрейя вновь лежит неподвижно.
– Здесь ты будешь в безопасности, – шепчу я, и моя нижняя губа дрожит. – Никто тебя не найдет, и тебе здесь будет тепло и уютно. Никто тебя не найдет, никто тебя не заберет…
