Попытка заранее свести дебет и кредит любви обречена на провал, как доказал почтенный биограф д-ра Джонсона, Босуэлл. В своем откровенном дневнике этот бережливый шотландец рассказывает, как влюбился в порядочную женщину по имени Луиза и даже подарил ей некоторую сумму денег, считая, что роман с ней обойдется ему дешевле, чем хождение к проституткам. Представьте себе разочарование Босуэлла, когда после близкого знакомства с Луизой он обнаружил у себя несомненные признаки гонореи. Знакомый врач немало содрал с него за лечение – в XVIII веке не было пенициллина, – доказав таким образом, что расчет и любовь не идут рядом (Песнь Песней 8:7).
К паломничеству по селам и святыням Нагорья надо относиться как к любви – или хотя бы как к рыбалке. Вот мы забрасываем удочку в селе Ясуф. Бог даст, поймаем рыбину. Зазовет к себе местный житель на чашку кофе (здесь, как и в любом селе, посторонние в диковинку), авось что-нибудь и поймем. А может, у источника нас осенит благодать или хотя бы вдохновение. Может, мы проникнемся святостью. А может, хулиганы разобьют ветровое стекло машины, колесо спустит, жена вывихнет ногу, и ни один встречный не поздоровается.
Никто не пойдет в компании тридцати друзей ловить хариуса в горном ручье. Нагорье – горный ручей, а благодать неуловимее хариуса. Лучше всего отправляться за ней одному или вдвоем, от силы – втроем. Но дети не мешают. Они обычно лучшее доказательство мирных намерений путешественника.
Я долго не решался посетить источники Вади-эль-Аруб, откуда начинается тридцатикилометровый водовод Понтия Пилата, идущий к Храмовой горе, в Иерусалим. Не решался оттого, что путь к нему пролегает через большой лагерь палестинских беженцев. Однажды мы пошли туда с детьми. Проходили мимо пекарни, заглянули внутрь. Там пекли огромные вкусные лепешки, напоминающие армянский лаваш, поджаристые и пышные, не похожие на круглые двухслойные питы, которые идут на продажу. Деревенский хлеб, хубз балади, не купишь. Его пекут только палестинские женщины, и он имеет мало общего с иракскими или курдскими лепешками восточных евреев. Мы знали его вкус. Наш садовник Хасан, крепкий голубоглазый старик, похожий на моего деда, приносил такой хлеб с собой из села Хусан возле Батира и ел у нас на веранде с кистью винограда. Он всегда делился этим хлебом. Тут, в лагере беженцев Муаскар-эль-Аруб, мы попытались купить такой домашний хлеб. Но одна из женщин выбрала самую большую лепешку, с метр в поперечнике, и подала нашим малышам. От денег она отмахнулась.
За лагерем начиналась долина Благословения (2 Хрон. 20:26), край источников, фруктовых садов и полевых участков, обнесенных невысокими межевыми стенами. Стены эти сложены из камней, собранных тут же, на полях, – ведь здешняя земля до невозможности камениста. Если в старину русским крестьянам надо было выжечь и выкорчевать лес, то палестинским приходится убирать камни. Посреди долины – огромный водоем Биркет-эль-Аруб, немногим уступающий циклопическим водоемам Соломона возле Артаса. В наши дни в нем собирается дождевая вода. Питавшие его старинные водоводы разрушились со временем. Только ближний источник Эйн-эль-Аруб посылает в него воду.
Мы поднялись на гору по пути к дальнему источнику Эйн-эль-Дильбе – по пути можно разглядеть следы водовода. На склоне горы стоял одинокий дом, в нем жила семья с пятью светловолосыми дочками мал мала меньше. Вокруг дома росли плодовые деревья, и девочки то и дело бегали за персиками и сливами и подносили их нам. Мы сидели на ковре в тени смоковницы и смотрели на долину Благословения. Наши мальчики и местные девочки играли, как братья и сестры, с выводком белых кроликов. А дальше, среди рощи, в узкой долине, отходившей от более просторной Благословенной, бил источник Эйн-эль-Дильбе. Картина, характерная для этой части Нагорья: маленький домик над родником, древний водоем, орошающий сады. Напротив ключа стоит старое и порядком заброшенное жилище – такие можно увидеть в альбоме гравюр шотландца Дэвида Робертса, который в середине XIX века познакомил европейцев с видами Палестины.
