– ?
– Я работаю в отделе технического образования (это где я, оказывается, читал лекцию), – говорит она, приятный такой голос, – и слышала о ваших лекциях и, вот, – она замялась, – пришла…
– Проверять, что ли? – улыбаюсь.
– Нет, просто интересно, – и быстро добавила: – Правда-правда.
– Что ж, приятно слышать. Если хотите, пожалуйста, можете продолжать посещать (мне тоже интересно – это я про себя, не вслух – но приятно на самом деле, даже больше, чем когда то же самое слышал от других, признался я сам себе).
– Так я приду – предложение абсолютно не прозвучало как вопросительное.
– Конечно, пожалуйста!
Она пошла к дверям…. Да, столу, за которым она сидела было, что скрывать: крепко-складно, всё очерчено по отличному лекалу…
На второй части лекции я её не видел. Наверное, её отвлекли какие-то дела.
Потом снова появилась. Приходила на лекции две-три подряд, где-то так, ну, не имеет значения.
Придёт, вопросов не задаёт, сидит, смотрит так. В общем, почти как все. А я себе нет-нет да и подумаю, на кой фиг ей вся эта высокая железоделательная техника вместе с технологией?! До окончания цикла оставалось ещё сколько-то лекций, но – всё. Больше она не появлялась.
Я продолжал свой курс. Разбавлял серьёзное научным и научно-популярным, иногда спорными идеями. Вытаскивал всех на диалоги…. В общем, слушателям я нравился. Сам себе тоже.
В то время работал я уже начальником исследовательской лаборатории. Сидели мы в лабораторном корпусе, весьма приличном по тем временам заведении (стекло – бетон), которое примыкало к ещё более стеклянному экспериментальному цеху. Была осень, кажется. Да, начало осени. Сижу с какими-то таблицами, графиками – работа, одним словом…
Вдруг засовывается голова кого-то из соседней лаборатории:
– Так и так, по имени-отчеству, – ты же помнишь, как это когда-то было – вас ждут в коридоре.
– Чего ждать там, пусть заходят. Голова исчезает и через какое-то мгновение:
– Вас просят выйти в коридор.
– Фу ты! Встаю, иду.
Открываю дверь. У противоположной стенки, сложив в умоляющем жесте руки на груди стоит та самая несостоявшаяся слушательница лекций. И вид у неё такой: то ли спросить хочет что-то необыкновенно важное, то ли сказать, ну… такой вид… Глаза, ждущие: – Вы что? Не понимаете ничего?.. Стою, болван-болваном, как вдруг она – сейчас или никогда! – со сжатыми перед собой кулачками бросается мне на грудь. И, представляешь, я готов был рассмеяться тому, что она продолжает называть меня по имени-отчеству, если бы не почти детская трогательность момента.
– Я вас люблю! – И плач – в голос…
Господи! Перепугался я, а вдруг увидят?! Ну не идиот ли – а вдруг увидят – такая была первая мысль. Девчонка на груди и – так твою перетак – а вдруг!.. Да что, времена-то, кто ещё помнит – какие были…. Помню, успел взглядом коридор окинуть, нет ли кого. Схватил её за плечи:
– Ты что! Ну-ка пойдём скорей отсюда.
Она не сопротивлялась. Закрыв руками мокрое от слёз лицо, покорно шла, бесцеремонно увлекаемая из длинного коридора к лестнице, которая вела вниз к переходу в экспериментальный цех. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь видел эту сцену – чужих мыслей мы боялись больше, чем своих поступков, независимо от того, какими они были… И всё равно – здание большое – несколько пытливых взглядов проводили нас, пока мы спускались по лестнице и остановились в переходе.
Надо было как-то успокоить её, голова опущена, не поднимает, всхлипывает, как ребёнок:
