И вдруг между какой-то, уж не знаю – шестой и одиннадцатой рюмками, во всяком случае, приняли мы уже хорошо, приятель наклоняется ко мне и таинственным голосом шепчет. То, что я услышал, вмиг прогнало мою сонливость, и всё моё внимание привстало на цыпочки. Так вот, он мне: – А ты знаешь, что я сидел?
– То есть, как сидел, в каком смысле?!
– Да вот так, в тюряге!
Тут моё внимание вообще дыбом встало.
– Хорошо, – я подумал, – хорошо, что в этот момент не подносил ко рту рюмку: точно бы поперхнулся от неожиданности.
– Даже рассказ хотел написать – продолжил он, – да, вот, всё как-то не получается.
– Ну, ну?
Он подозрительно посмотрел на мою выжидательную позу и нескрываемый энтузиазм посвящения в открывающуюся тайну, пожевал губами, почесал нос. Потом разлил по стопочкам, но пить не стал, так – пододвинул, чтоб далеко не убежала, наверное.
– Знаешь, мне что-то расхотелось тебе рассказывать эту историю, но…, – увидев мою траурную физиономию, глубоко вздохнул. – Понимаешь, столько лет я никому ничего, а тут расслабился… Хорошо, предположим, вот, расскажу, а завтра – я ж тебя знаю – даже мышь в чулане…
– Да ты что, – с неподдельным возмущением вскочил я на ноги. – Да я, вот: век воли не видать! – Неожиданно выпало из меня на вполне добротном тюремном жаргоне. Я только не успел подтвердить свои слова характерным сопроводительным жестом – провести пальцем по горлу. Случилось это так неожиданно для нас обоих, что мы разом рассмеялись. Обстановка разрядилась, но он всё ещё недоверчиво покачивал головой, пока не решился:
– Хорошо, но давай так: будешь кому эту историю с географией рассказывать, меня к ней не привязывай, имени моего ни-ни, даже не вздумай поминать, иначе мы серьезно поссоримся. Договорились?
Я нисколько не удивился условию, и молчаливым жестом принял его. Да я бы сейчас любое принял, чего там – рюмку бы пропустил, только послушать.
– Правда, не трепись лишку, повторил он и, не очень, видимо, поверив моему слишком быстрому согласному кивку, вздохнув, начал…
Я исподтишка его тем временем разглядывал: – Это ж надо! Славный такой, спокойный, но тоже, как и все, со своим, оказывается, шкафом и встроенным туда скелетом, а копнуть – так, может, и не одним! Не зря, значит, говорят: «В тихом омуте черти водятся». Но чтобы с ним?! Не верится! Впрочем, посмотрим…
Начал он вполне даже философически:
– Что ни говори, хорошая штука – жизнь! Пусть и первая половина семидесятых. И неважно, что район, где жил герой этого рассказа, то есть – я, промышленный – дальше некуда. Отовсюду видать корпуса и трубы нашего гиганта. Достаток у нас всех тогда был, сам знаешь, не Бог весть какой. Но ведь – молодость! Как говаривали: «Молодому коту и в декабре – март!» Впрочем, это не совсем по делу. Хотя, вернусь: что ни говори, хорошая штука – жизнь!
Так я думал, сбегая с широкой, не по хрущёвской моде, лестнице.
Здание, в котором я жил было относительно старое. Построенное во второй половине сороковых как гостиница, оно со временем превратилось в общежитие, а часть его – в, так называемое, общежитие специалистов. Солидное здание в виде развернутой книги, мощные стены, балконы на улицу и во двор. В конце длинных и узких коридоров – коммунальные удобства: туалеты и умывальники. Не забыл?… М-да…
Важность объекта подчеркивала неизменная фигура сидевшей на входе тёти Маши, вахтёрши. С неё-то всё и началось, хотя к собственно развернувшейся потом трагикомедии она никакого отношения не имела.
