Что-то на айтишном. Продуктовый подход к развитию личности - страница 16

Сложно объяснить, что именно происходило первый месяц после этого события, потому что мозг старательно защищает меня от этой правды, а в телефоне остались лишь красивые фотографии, которые не имеют ничего общего с ощущением того ада, в котором я находилась. Когда не знаешь, что реально, а что происходит только в твоей голове, когда с тобой перестают общаться даже когда-то близкие друзья, когда ты оказываешься на улице, когда ты делаешь вид, что все в порядке, но не можешь понять, кто эти люди, которые тебя окружают… Я даже ездила в Россию в какой-то момент, но эту поездку также могу воспроизвести лишь по фотографиям в телефоне: Курский, Винзавод, чердак в доме родителей, мама и наш сад, когда-то мой проект, разрушаемый и раздираемый на части прямо у меня на глазах, творческий кластер, который мы развивали, люди, бывшие когда-то моими друзьями и сотрудниками, темные ночные аллеи Парка Горького, голубое небо Москвы, самолет, Тель-Авив – картинка из взбесившегося калейдоскопа.

Все это время при любой возможности я приходила к дому, где жила когда-то, чтобы взять на прогулку Сири. Я не могла ее забрать, потому что не была способна позаботиться даже о себе, что уж говорить о ней. Каждая встреча сопровождалась невыносимой болью в момент, когда ее нужно было отводить обратно, а после этого я лежала еще пару дней и не могла успокоиться от того, что она не рядом. Последний день мы провели вместе в августе, спустя примерно год после того, как она появилась в моей жизни. Мы ходили на море, потом я забрала ее в комнату, где остановилась на время, и мы просто валялись на кровати, как будто ничего не было и так будет всегда. Я помню, что плакала, когда обнимала ее, думая, что эта встреча последняя. Так оно и вышло: я уехала жить в соседний город, приезжала в Тель-Авив на работу на автобусе, и у меня просто не было ни времени, ни сил, чтобы встречаться с ней. А потом ее забрали из Израиля, а я осталась выживать в мире, где не было ничего, что я знала раньше, в том числе и меня.

Чтобы как-то заглушить боль и восстановиться от произошедшего, я решила бросить все силы на то, чтобы выйти на нормальный уровень жизни. Постоянно работала, переезжала с места на место, справлялась с невыносимой Израильской зимой. Еще раз съездила в Россию, развелась и вернулась, чтобы выйти на новый круг борьбы за существование. Мне казалось, что все налаживается, потому что я обрела новых друзей, пыталась находить красивое, веселое и интересное, несмотря на океан боли от потери, в котором плавало мое сердце. Несколько раз ездила в Палестину и чуть было не осталась жить и пасти коз в бедуинской деревне на окраине мира. Благодаря потрясающим людям, веру в которых я каким-то образом умудрилась не потерять, я попала на израильский аналог Burning Man[22], влюбила в Тель-Авив нескольких друзей из России, поучаствовала в разработке концепций для местного эко-сообщества и попробовала все доступные мне виды неквалифицированного легального заработка, который позволял мой иврит.

Однако спустя ровно год после моего приезда в Израиль, на одном из последних самолетов из пустого Бен-Гуриона я вернулась в Россию. Это был март 2020-го, нас накрыл ковид, я лишилась своей официальной работы, а вместе с ней и возможности снять нормальное постоянное жилье. События происходили очень быстро, как в фильме ужасов про эпидемии: ресторан, где я работала, закрыли одним днем, в эту же ночь по улицам стали ездить военные и просить всех оставаться дома, а наутро арабы штурмовали торговые центры и сметали воду и туалетную бумагу. Я курила на балконе у друга, у которого перекантовывалась перед тем, как въехать в свое новое жилье (16-е по счет за год!) и понимала, что больше так не могу. Я вывезла эту историю, пришла в себя, встала на ноги, но у меня просто не было сил перед внезапно появившимися новыми вводными. Поэтому я решила, что сделала все, что могла, но это уже не моя война, поэтому пора возвращаться домой.