– У меня есть икона, – тон Танюхи сделался воспитательным, словно она разговаривала с малым дитём, – и за неё я поставлю кусок пирога и оставлю его там на ночь.
– Тряпочкой прикрой, чтоб не заветрился, – подала я добрый совет. Не одна же Ленка может советы раздавать. Мы тоже кое-что могём.
– Обязательно прикрою, – пообещала Танька. По её лицу было понятно, кого она хотела бы сейчас прикрыть тряпочкой на самом деле. – Утром этот кусок пирога надо достать из-за иконы и предложить мужу на завтрак. Если он станет есть пирог, то всё в порядке, он не изменял, а вот если нет, то значит, да! – Закончила Танюха многозначительно.
– И ты будешь этим заниматься? – Спросила я.
– Конечно, буду! – пообещала Татьяна. – Сейчас приду домой и начну печь пирог.
Н-да… Дня ей было мало для таких дел!
– Не связывайся, вот, возьми, – протянула я тарелку с нарезанным квадратиками пирогом.
– Нет. Я должна сама, – произнесла она тоном комсомолки из старого кино про колхоз или великую стройку.
– Ну, сама так сама, – согласилась я. – Расскажешь потом, что из этого получилось. – Мне уже стало и в самом деле интересно.
– Обязательно расскажу, – пообещала Танька.
На следующий день я пришла к Татьяне около двух часов дня, взъерошенная, как воробей после драки. Мы опять что-то не поделили с мужем, и вместо похода в театр вышла безобразная ссора. Я порвала билеты, кинула их на пол и отправилась к Танюхе заливать горе чаем. Танька открыла дверь, и вид её представлял собой полную противоположность моему. Я вздёрнутая, она в воду опущенная. Я красная, она бледная. Я наряженная для похода в театр, она в застиранном халате и растянутой кофте.
Танька, похоже, ничуть не удивилась моему вторжению. Она сделала вялый приглашающий жест и посторонилась, давая мне пройти. Мы прошествовали в кухню, Танька поставила чайник на плиту и достала из шкафа аккуратно нарезанный пирог. Я принялась в красках описывать, какой скандал мне сейчас пришлось пережить из-за какой-то ерунды. Татьяна слушала, кивала, но вид её оставался грустным, бледным и безучастным. Я обратила внимание, что, несмотря на выходной день, она снова одна в квартире. Прервав свои излияния, я поинтересовалась причиной её плохого настроения.
– Этот козёл не стал есть пирог, – сообщила она убитым голосом. – Я всё сделала, как положено, а он не стал.
Чтобы как-то утешить Танюху я принялась громить предрассудки похлеще преподавателя научного атеизма советских времён. Попутно задала жару всем мужикам на свете, которые только и умеют, что расстраивать своих жён, и больше ни на что не способны. Танюха слегка приободрилась, принялась подсмеиваться над моим красноречием. Она заварила чай, налила его в бокалы, один из которых был с трещиной, другой основательно надколот по верху, и пододвинула мне треснутое блюдо образца пятидесятых годов с красиво выпеченным пирогом.
– Угощайся, – предложила она. – Вчера пекла. Ночью.
Я откусила кусок, и чуть было не выплюнула его обратно. Пересилив себя, я всё же проглотила откушенное, а остальное есть не стала, сделав вид, что увлеклась разговором, а после вообще постаралась занять свои руки чем-нибудь. Например, гаданием по книге перемен, а то эти карты надоели уже до икоты!
Мы провели прекрасный вечер за разговорами, чаепитием, гаданием, разглядыванием и комментированием картинок в модном журнале за тысяча девятьсот заплесневелый год. Было очень весело! Потом я пошла домой, так и не найдя в себе сил сказать Танюхе правду.
