Так как всегда возвышенным мечтаньям предавался.
Как-то купил он меру риса, и держал в сосуде,
Ел его больше месяца, и рис всё не кончался,
Лю удивился, думая об этом странно чуде,
Но тут же из-под крышки чей-то голос вдруг раздался:
– «Учитель, извините, это – я, здесь, лис небесный,
Не удивляйтесь мне, но я вас очень уважаю,
О вашей просвещённости идёт речь повсеместно,
И я запасы ваши потихоньку пополняю.
Манеры ваши и ваш ум достойны восхищенья,
Живёте бедно вы, но своей жизни не стыдитесь,
Так вот, примите от души всей это подношенье,
Не голодайте, и досыта раз хоть наедитесь».
Ответил сдержанно Лю: «Ваши помыслы прекрасны,
Но вы же сами не обрабатываете землю,
Поэтому, считаю, что труды ваши напрасны,
Не ем ворованного я, и рис ваш не приемлю.
Я жизни не стыжусь своей, дожив до завершенья,
Так как жил честно и по мере сил своих трудился,
Поэтому прошу не делать больше подношенья».
Вздохнул лис и с почтительным поклоном удалился.
(О чём не говорил Конфуций)
При Мин династии судья жил со служебным рвеньем
С рассветом он являлся в суд, чтобы судить виновных,
Внезапно умер при обязанностей исполненье,
Был уважаем средь оправданных и осуждённых.
Но после смерти продолжал он также в суд являться,
И на рассвете в головном уборе был уж в зале,
Все ему в пояс кланялись, не в силах удержаться,
Когда ж светлело, то черты виденья исчезали.
На его место из уезда новый судья метил,
Заняв пост и узнав о случае том, рассмеялся,
Сказав: «Покойный в жизни слишком службе отдавался,
Поэтому, когда ушёл из жизни, не заметил.
Как видно у него служебный зуд ещё остался,
Хоть тело умерло, а он того ещё не знает,
Поэтому себя ведёт так, и не замечает,
Что с прежней он своё работой уж давно расстался.
Мне надобно его уведомить». И на рассвете
В парадном одеянии он в зале появился,
В судебное сел кресло. Тот вошёл при лунном свете,
Всё понял, тяжело вздохнул и больше не явился.
(Великое в малом)
Однажды дед снял дом на улице одной пустынной,
Давно никто не жил в нём, так как бесы там селились,
Снял по дешёвке, хоть огромный дом был и старинный,
Узнав об этом, все вокруг соседи удивились.
– «Я не боюсь их», – дед сказал и тут же перебрался,
И вправду, вскоре возле лампы кто-то появился,
Пронизывающий холод везде распространился,
И бес, роста огромного, зловеще рассмеялся:
– «Ты вправду не боишься»? – «Не боюсь!», – кивнул дед властно,
Тогда виденье стало страшным образом меняться,
И это продолжалось долго, но всё же напрасно,
Дед, видя превращения, совсем не испугался.
– «Боишься всё же»? – бес спросил. – «А что тебя бояться» ?!
– «Но я не собираюсь прогонять тебя отсюда,
Скажи слово «боюсь» только, и можешь оставаться,
Впервые я глупца такого вижу среди люда».
– «Но не боюсь действительно я», – дед тут рассердился, -
И не могу я врать, как я хочу, так поступаю».
– «Я прожил тридцать лет здесь, жить с тупицей не желаю,
Упрям ты больно», – и бес, хлопнув дверью, удалился.
Но кто-то деда упрекнул: «Так вот не поступают,
Естественно бояться бесов – в этом нет позора,
Солгал бы, не было тогда б такого разговора,
А так, чем кончилось бы? Этого – никто не знает».
Ответил дед: «Кто обладает нравственною силой,
Своим спокойствием способен тот прогнать всех бесов,
Ведь у меня, чтоб одолеть его, духа хватило,
Зачем же уступать в ущерб своим же интересам?
Не смог он помыкать мной. Уступи ему хоть малость,
