Читать онлайн Священник Сергий Молотков - Чудеса святого Иоанна Кронштадского. При жизни, по смерти и в наши дни

Совсем недавно жил на Руси святой человек, равных которому не много найдется в истории человечества. Но если имена таких древних святых, как Илья Пророк, Николай Чудотворец и Иоанн Златоуст, известны ныне едва ли не каждому, то имя святого Иоанна Кронштадтского, которого до революции знала и почитала вся Россия и к которому обращались за молитвенной помощью со всех концов мира, – это имя в советский период намеренно стиралось со страниц новейшей русской истории. И только теперь пришло, наконец, время открытого церковного прославления святого Иоанна Кронштадтского и всенародного повествования об этом исконном сыне Русской земли и святой Церкви – величайшем пророке, чудотворце и златоустом проповеднике ХХ века…

Святой праведный Иоанн, Кронштадтский чудотворец, родился 19 октября (1 ноября по новому стилю) 1829 года в селе Сура, Пинежского уезда, Архангельской губернии, – на далеком севере России, в семье бедного сельского дьячка Ильи Сергиева и жены его Феодоры. Новорожденный казался столь слабым и болезненным, что родители поспешили тотчас же его крестить, при этом нарекли его Иоанном, в честь преподобного Иоанна Рыльского, празднуемого в тот день святой Церковью. Вскоре после крещения младенец Иоанн стал заметно поправляться. Благочестивые родители, приписав это благодатному действию таинства крещения, стали с особой ревностью направлять его мысль и чувство к Богу, приучая его к усердной домашней и церковной молитве. Отец с раннего детства постоянно брал его в церковь и тем воспитал в нем особенную любовь к богослужению.

Живя в суровых условиях крайней материальной нужды, отрок Иоанн рано познакомился с безотрадными картинами бедности, горя, слез и страданий. Это сделало его сосредоточенным, вдумчивым и вместе с тем воспитало в нем глубокое сочувствие и сострадательную любовь к беднякам. Не увлекаясь свойственными детскому возрасту играми, он, нося постоянно в сердце своем память о Боге, любил природу, которая возбуждала в нем умиление и преклонение пред величием Творца всей твари.

Однажды ночью шестилетний Ваня увидел в комнате необычный свет. Взглянув, он увидел среди света Ангела в его небесной славе. Ваня, конечно, смутился от такого видения. Ангел успокоил его, назвавшись его Ангелом Хранителем, всегда стоящим окрест его в соблюдение, охранение и спасение от всякой опасности.

В этом же возрасте отрок Иоанн, при помощи отца, начал учиться грамоте. Но грамота вначале плохо давалась мальчику. Это его печалило, но это же подвигло и на особенно горячие молитвы к Богу о помощи. Когда отец его, собрав последние средства от скудости своей, отвез его в Архангельское приходское училище, он, особенно остро почувствовав там свое одиночество и беспомощность, все утешение свое находил только в молитве. Молился он часто и пламенно, горячо прося у Бога помощи. И вот, после одной из таких горячих молитв, ночью, он чудесно получил свыше способности к учению.

«Ночью я любил вставать на молитву, – рассказывал впоследствии о. Иоанн. – Все спят… тихо. Не страшно молиться… и молился я чаще всего о том, чтобы Бог дал мне свет разума на утешение родителям. И вот, как сейчас помню, однажды был уже вечер, все улеглись спать. Не спалось только мне: я по-прежнему ничего не мог уразуметь из пройденного, по-прежнему плохо читал, не понимал и не запоминал ничего из рассказанного. Такая тоска на меня напала: я упал на колени и принялся горячо молиться…

Не знаю, долго ли я пробыл в таком положении, но вдруг точно потрясло меня всего. У меня точно завеса спала с глаз, как будто раскрылся ум в голове, и мне ясно представился учитель того дня, его урок; я вспомнил даже, о чем и что он говорил. И легко, радостно так стало на душе. Никогда не спал я так спокойно, как в ту ночь. Чуть засветлело, я вскочил с постели, схватил книги… и, – о счастье, – читаю гораздо легче, понимаю все, а то, что прочитал, не только все понял, но хоть сейчас и рассказать могу.

В классе мне сиделось уже не так, как раньше: все понимал, все оставалось в памяти. Дал учитель задачу по арифметике – решил, и учитель похвалил меня даже. Словом, в короткое время я подвинулся настолько, что перестал уже быть последним учеником.

Чем дальше, тем лучше и лучше успевал я в науках и в конце курса одним из первых был переведен в Семинарию».

С той поры отрок Иоанн стал учиться отлично: он окончил Архангельскую духовную Семинарию и был принят на казенный счет в С.-Петербургскую Духовную Академию.

Еще учась в Семинарии, он лишился нежно любимого им отца. Как любящий и заботливый сын, Иоанн хотел было прямо из семинарии искать себе место диакона или псаломщика, чтобы содержать оставшуюся без средств к существованию старушку-мать. Но она не пожелала, чтобы сын из-за нее лишился высшего духовного образования, и настояла на его поступлении в Академию.

Поступив в Академию, молодой студент не оставил свою мать без попечения: он выхлопотал себе в академическом правлении канцелярскую работу и весь получаемый скудный заработок полностью отсылал матери. Но и среди учебных занятий и письменных канцелярских трудов Иоанн не оставлял главного – непрестанной молитвы к Богу; и о том, какова была сила его молитвы уже в то время, свидетельствует следующее его воспоминание:

«Это было давно. Я тогда был студентом Духовной Академии. За несколько дней до 9 мая/22 мая по новому стилю – день празднования святителя Николая Чудотворца/ ко мне зашел мой товарищ по академии и сообщил мне горестную и ввергнувшую его в отчаяние весть, что он совершенно и безнадежно оглох. Все врачи, к которым он обращался, объявили ему, что он неизлечим. Я ему говорю: “А как же выпускные экзамены? Как же ты их будешь держать?” – пишу ему на бумаге. Он прочел и говорит: “Как же я могу держать экзамены, когда я ничего не слышу?” Я возмутился духом: да ведь это невозможно, немыслимо! И пишу ему на той же бумажке: “Приходи ко мне 8-го вечером, и мы всю ночь с тобой помолимся святителю Николаю Чудотворцу, затем отслужим литургию, молебен с акафистом”.

Так мы и сделали, – и мы вдвоем так молились, так просили, так убеждали Николая Угодника нам помочь, что после акафиста мой товарищ вдруг услышал, и мы друг друга поздравляли, плакали и обнимались. И он успешно выдержал все экзамены. Вот это событие я никогда 9 мая не забываю и всю жизнь благодарю угодника Божия за его помощь и заступление».

Учась в Академии, Иоанн первоначально склонялся посвятить себя миссионерской работе среди дикарей Сибири и Северной Америки. Но Промыслу Божию угодно было призвать его к иного рода пастырской деятельности. Размышляя однажды о предстоящем ему служении Церкви Христовой во время уединенной прогулки по академическому саду, он, вернувшись домой, заснул и во сне увидел себя священником, служащим в Кронштадтском Андреевском соборе, в котором в действительности он никогда еще не был. Он принял это за указание свыше. Скоро сон сбылся с буквальной точностью. В 1855 году, когда Иоанн Сергиев окончил курс Академии со степенью кандидата богословия, ему предложено было вступить в брак с дочерью протоиерея Кронштадтского Андреевского собора и принять сан священника для служения в том же соборе. Он принял это предложение, и в декабре 1855 года совершилось его посвящение в священники. Когда он впервые вошел в Кронштадтский Андреевский собор, то в изумлении остановился на пороге: это был именно тот храм, который задолго до того представился ему в видении. Вся остальная жизнь о. Иоанна и его пастырская деятельность протекала в Кронштадте – небольшом городке на острове в Финском заливе, вблизи Петербурга, – почему многие забывали даже его фамилию «Сергиев» и называли его «Кронштадтский», да и сам он нередко так подписывался.

Брак о. Иоанна, который требовался обычаем нашей Церкви для иерея, проходящего свое служение в миру, был только фиктивный, нужный ему для прикрытия его самоотверженных пастырских подвигов: в действительности он жил с женой как брат с сестрой. «Счастливых семей, Лиза, и без нас много. А мы с тобой давай посвятим себя на служение Богу», – так сказал он своей жене в первый же день своей брачной жизни, оставаясь девственником до конца своих дней.

При первом же знакомстве со своей кронштадтской паствой о. Иоанн увидел, что здесь ему предстоит не меньшее поле для самоотверженной и плодотворной пастырской деятельности, нежели в далеких языческих странах: тут процветали безверие, иноверие и сектанство, не говоря уже о полном религиозном безразличии. Кронштадт был местом административной высылки из столицы разных порочных людей. Кроме того, там было много чернорабочих, работавших главным образом в порту. Все они ютились, по большей части, в жалких лачугах и землянках, попрошайничали и пьянствовали.

Вот на этих-то, казалось бы, нравственно погибших людей, презираемых всеми, и обратил свое внимание исполненный духа подлинной Христовой любви молодой пастырь. Среди них-то он и начал дивный подвиг своего самоотверженного пастырского делания. Ежедневно стал он бывать в их убогих жилищах, беседовал, утешал, ухаживал за больными и помогал им материально, раздавая все, что имел, нередко возвращаясь домой раздетым и даже без сапог. Эти кронштадтские «босяки», «подонки обшества», которых о. Иоанн силой своей сострадательной пастырской любви опять делал людьми, возвращая им утраченный было ими человеческий образ, первые «открыли» святость о. Иоанна. И это «открытие» очень быстро восприняла затем вся верующая народная Россия.

Трогательно рассказывает о таком случае духовного возрождения, благодаря о. Иоанну, один ремесленник: «Мне было тогда годов 22–23. Теперь я старик, а помню хорошо, как видел в первый раз батюшку. У меня была семья, двое детишек. Я работал и пьянствовал. Семья голодала. Жена потихоньку сбирала по миру. Жили в дрянной конурке. Прихожу раз не очень пьяный. Вижу, какой-то молодой батюшка сидит, на руках сынишку держит и что-то ему говорит ласково. Ребенок серьезно слушает. Мне все кажется, батюшка был как Христос на картинке “Благословение детей”. Я, было, ругаться хотел: вот, мол, шляются… да глаза батюшки, ласковые и серьезные, меня остановили: стыдно стало… Опустил я глаза, а он смотрит – прямо в душу смотрит. Начал говорить. Не смею передать все, что он мне говорил. Говорил про то, что у меня в каморке рай, потому что, где дети, там всегда тепло и хорошо, и о том, что не нужно этот рай менять на чад кабацкий. Не винил он меня, нет, все оправдывал, только мне было не до оправдания. Ушел он, я сижу и молчу… Не плачу, хотя на душе так, как перед слезами. Жена смотрит… И вот с тех пор я человеком стал…»

Такой необычный пастырский подвиг молодого священника стал вызывать нарекания и даже нападки на него со всех сторон. Многие долго не признавали искренности его настроения, глумились над ним, устно и печатно клеветали на него, называли его юродивым. Одно время епархиальное начальство даже велело выдавать жалованье не ему, а его жене, так как он, получив деньги в свои руки, все до последней копейки раздавал нищим, – и вызывало его для объяснений. Но все эти испытания и глумления о. Иоанн переносил мужественно, ни в чем не изменяя, в угоду нападавшим на него, принятого им образа жизни. И, с Божией помощью, он победил всех и вся, и за все то, над чем в первые годы пастырства над ним смеялись, поносили, клеветали и преследовали, – впоследствии стали его прославлять, поняв, что перед ними истинный последователь Христов, подлинный пастырь, полагающий, по слову Евангелия, «душу свою за овцы свои».