Читать онлайн Василиса Мельницкая - Чудесные рисунки боярышни-актрисы

Мира стояла перед дверью, силясь унять охватившую ее дрожь. Глупый поступок. Не следовало сюда приходить. Но и уйти, потому что не хватило храбрости нажать на кнопку звонка, глупо.

Она так волновалась, что не услышала шагов того, кто поднимался по лестнице.

– Вы ко мне? – спросили за спиной.

Мира вздрогнула. И с облегчением поняла, что избежать встречи с прошлым уже не получится.

– Да, – ответила она, поворачиваясь к Вольке.

Ей хотелось, чтобы голос звучал уверенно, но… получилось ли? Кровь стучала в висках, сердце бешено колотилось.

Узнает? Прогонит?

Мира с жадностью рассматривала Вольку. Так близко она не видела его много лет, с тех самых пор, как он уехал на практику в степи. В Курай, где артефактом может стать любой камень. Тогда он учился в университете. Ему – двадцать два, а ей едва исполнилось шестнадцать…

– Сильно изменился? – поинтересовался Волька.

Спокоен, невозмутим. И, значит, узнал. Но остался равнодушен.

– Ничуть, – заверила его Мира.

– Не лги.

– Если ты о внешности, то да, ты повзрослел. – В сердце полыхнула обида. – В остальном же…

Мира осеклась, прикусила язык. Она и без того выдала себя, явившись незваной гостьей. Признаться, что до сих пор ощущает Вольку по-особенному? Благодать или очарование, как ни назови, а рядом с ним у Миры сбивается дыхание, сердце стучит чаще, слабеют ноги и щемит в груди. И не потому, что Волька – все тот же блондин с васильковыми глазами и приятными чертами лица. Не потому, что он все так же высок и широкоплеч. Просто она не забыла. Ничего не забыла: ни детской влюбленности, ни первой любви. Не забыла его особенного отношения, его доброты и заботы. И, если задуматься, Волька – единственный, кто…

– Ты права. – Он по-своему расценил ее молчание. – Неподходящее место для беседы.

– Пригласишь в дом? – Мира кивнула на закрытую дверь. – Можешь отказать, если считаешь, что визит такой, как я, тебя скомпрометирует.

Когда-то давно Мира принадлежала к роду, что считался древнее великокняжеского, и Волька был неподходящей партией. Он и теперь бастард, но все же княжич, ведун, известный артефактор. А она… всего лишь актриса, женщина полусвета.

– Придется пригласить. – Губы его тронула усмешка. – Умру от любопытства, если не узнаю, что тебя ко мне привело.

Любопытство лучше, чем равнодушие.

Мира осматривалась, не стесняясь. Ей тоже любопытно: как Волька живет, один или с женщиной. Холост, это она знала. Однако для мужчины его возраста, наверное, обычно иметь любовницу? Если она и была, в этой квартире не появлялась. Мира заметила бы присутствие женщины: запах, случайно забытую вещь, попытку сделать гостиную уютнее. Но ничего похожего. Наоборот, разбросанные вещи, пыль на мебели, крошки и грязные чашки на столе.

– Прости. – Волька проследил ее взгляд. – Я недавно вернулся, некогда было заниматься уборкой. И гостей я не ждал.

– Ты сам моешь полы? – спросила Мира, устраиваясь на диване.

Глупый поступок. И о чем она думала, явившись сюда? Нет, понимала, что Волька навряд ли обрадуется ее визиту. Или все же надеялась, что…

Он поспешно убрал со спинки дивана какую-то тряпку. Кажется, подштанники?

– Нет, конечно. – Заодно Волька сгреб одежду с кресла и стульев, приоткрыл дверь в соседнюю комнату, кинул туда вещи. – Но никого не пускаю в дом, когда меня здесь нет. Привычка.

Мира кивнула. И… что дальше? Она не знала, что сказать, а Волька помогать не спешил.

Волька…

Мира все еще называла его про себя тем детским именем, милым ее сердцу. Но он давно из него вырос. И как теперь? Володя? Наверное, все же Владимир.

– Не знаю, что тебе предложить, – произнес он. – Пожалуй, справлюсь с чайником. Будешь чай?

Мира представила, как он кипятит воду, достает жестяную коробочку с чаем. И заваривать, наверняка, будет в кружке, потому что чайного сервиза в его доме нет. Как ищет чистую чашку – обычную, без рисунка. И предлагает сахар, колотый на кусочки. Мира готова была поклясться, что нет ничего вкуснее этого чая.

– Ничего не нужно, спасибо, – ответила она.

– Тогда я тебя слушаю.

Волька сел напротив, облокотился на спинку стула, закинул ногу за ногу. Расслабленная поза, но это обман. Он напряжен. Не понимает, зачем она явилась. И, кажется, чего-то опасается.

Грустно.

– Честно говоря, не знаю, о чем говорить, – призналась Мира.

Волька удивленно приподнял бровь.

– Любаша, но это ты пришла ко мне, а не наоборот, – напомнил он.

На глаза навернулись слезы. И Мира пожалела, что отказалась от чая. Можно было бы перевернуть чашку, отвлечь внимание, чтобы он не увидел… не заметил…

Надо же! А она считала, что давно разучилась плакать вот так, искренне, не для роли. Любаша! Она забыла это имя.

– Прекрати, – попросил Волька. – Терпеть не могу женских слез.

А он решил, что она играет. Возможно, подумал, что Мира так напоминает ему о прошлом. О том, как они познакомились.

Как же стыдно.

Она достала из сумочки платок, промокнула им глаза.

– Прости. Воспоминания нахлынули. Я давно уже не Любомира. Отец лишил меня родового имени.

– Мирослава Чарская? – Волька сцепил на колене руки. – Не знал, что это ты. Я нечасто хожу в театр. Фамилия мужа?

– Сценический псевдоним. Я никогда не была замужем.

Он себя выдал. Мира не говорила, и он не мог знать, если не видел ее раньше, на сцене. Значит, узнал. Еще тогда, когда она заметила его в ложе. И это… плохо. Волька не искал встречи. А Мира явилась к нему домой.

– Так зачем ты пришла? – спросил Волька.

Холодно-то как. Похоже, в квартире не работает отопление. Мира поежилась. Она поступила глупо. И единственное, что должно сделать – это уйти и забыть. Хотя бы попытаться…

– Прости. – Мира улыбнулась. Как она надеялась, очаровательно. Вот теперь она играла. – В труппу столичного театра меня звали давно, но я не возвращалась, пока был жив отец. Он умер летом, и я посчитала, что нет причин и дальше отказываться… – Она зябко повела плечами. – Я не думала о том, что произойдет, если я встречу тебя.

– Мы не встречались, – заметил Волька.

Жестокий. И он прав. А она поступила глупо.

– Не встречались, – согласилась она. – Я увидела тебя в театре. И захотела встретиться.

– Встретилась. И что дальше?

Он так и будет стегать ее словами. Она этого не заслужила. Ничего плохого она не сделала. Да, ей пришлось выбирать. Но она выбирала между жизнью без Вольки, но с ненавистным мужем и между жизнью без них обоих. Иного выбора у нее не было. Она разрушила свою жизнь, не его.

– Ничего. – Мира поднялась. – Я поддалась порыву. Прости. Если кто и помнит побег Любомиры Яковлевой, то со мной его не связывают. Меня не представляли в обществе, я жила в деревне или в закрытом пансионе, потому и не запомнили внешне. И о наших… – Она запнулась. Имеет ли она право так говорить? И все же продолжила: – …отношениях никто не знал. Поэтому твое имя не свяжут с моим. А я тебя больше не побеспокою.

– И при встрече, если она произойдет случайно, сделаешь вид, что мы незнакомы?

Волька не пошевелился, и голос его звучал насмешливо.

– Конечно. – Мира кивнула. – Как пожелаешь.

Он не пошел ее провожать. И это хорошо, потому что сдерживать слезы больше не получалось. Мира захлопнула дверь и привалилась к ней спиной, задышала часто. Поступок глупый, бесспорно. Но теперь она хотя бы знает, что Волька давно ее разлюбил. А, может, и не любил никогда. Так будет проще его забыть.

Щелкнул дверной замок соседней квартиры, и Мира заспешила вниз, пряча лицо под полями шляпки.

Сюрприз удался.

Владимир прикрыл глаза и мысленно досчитал до десяти. Гнев, что вызвало напоминание о предательстве? Злость на ту, что обманула? Вовсе нет. Он давно забыл обиду. Не ненависть заставила его сердце биться чаще.

Он почувствовал это еще там, в театре, когда увидел Любашу на сцене. Мира? Можно и так, сути это не меняло. Время не вылечило рану.

Это, кажется, называют любовью?

Владимир встал, дернул ворот рубашки. Ткань затрещала, и пуговица, отскочив, звонко ударилась о паркет. Отскочила – и, упав вновь, покатилась под диван. Владимир поморщился. Придется доставать, так как в пуговица не простая. Маленький артефакт, проецирующий защитный экран от чужих мыслей.

Под диваном было темно и пыльно. Владимир пошарил рукой, чихнул и, нащупав пуговицу, зажал ее в кулаке.

Завтра придется остаться дома. Или попросить матушку присмотреть за уборкой? Ага, и она в очередной раз будет пенять за нежелание жениться. И затеет очередные смотрины. Владимира передернуло, и он трижды плюнул через левое плечо и постучал по деревянной паркетине, хоть и не высказал опасения вслух. Небось, у менталиста и Анчутка1 особенный, мысли читать умеет.

Владимир к суевериям относился с изрядной долей скептицизма, однако сейчас цеплялся за любую глупость, лишь бы не думать о незваной гостье.

Получалось плохо. И уснуть этой ночью так и не удалось: воспоминания мучали.

С Любашей Владимир познакомился, когда матушка сняла на лето дачу в Малаховке. Или то решение батюшки? Неважно. Влад тогда был младенцем, и путешествовать с тремя детьми на Кавказ матушка не могла. Возможно, и ее здоровье тогда пошатнулось. В общем, вместо обычной поездки в гости к Ромашкиным они переехали на дачу в Малаховке.

Яр быстро нашел себе компанию, шумную и бестолковую, как и он сам. Владимир же предпочитал проводить время с книгой в саду. Он всегда-то любил читать, поэтому с большой охотой бегал в местную библиотеку.

Матушка ругалась. Она каждое лето сражалась со старшим сыном, не желающим проводить каникулы так, как положено детям его возраста.

– Ты мало двигаешься, – упрекала она Владимира. – И лицо у тебя бледно-зеленое. Вылитый упырь!

Упырь – это обидно. Но не настолько, чтобы расстаться с книгой. И тогда матушка книгу отбирала и выгоняла Владимира из сада. Он и шел… гулять. В лес. С другой книгой, спрятанной под рубашкой. Отгонять комаров помогал нехитры      й артефакт, и пусть в лесу было не так удобно, как в гамаке, но зато тихо. Правда, не всегда.

Все же поселок дачный, шумный. И в лесу гуляли часто, и пикники устраивали. Оттого Владимир забирался все дальше в чащу, стараясь, впрочем, не уходить далеко от тропинки.

В чаще он и встретил Любашу. Маленькая девочка сидела на бревне и горько плакала. Была она мокрой и грязной. На платье, бывшем когда-то белым, зеленые разводы, с волос свисали то ли водоросли, то ли трава. Владимир даже знак сотворил, обережный, так как походила она на болотницу. Однако, оказалось, человек.

– Заблудилась? – спросил Владимир, подойдя к малышке.

– Не-а… – ответила она, всхлипывая.

– Тогда чего ревешь?

– В воду упала. Не видишь, что ли?!

Она возмутилась так забавно, что Владимир улыбнулся.

– Так беги домой, если не заблудилась. Простудишься же.

Малышка, которая немного успокоилась, тут же скривилась и заплакала горше прежнего.

Опыта общения с девочками у Владимира не было. Но он присел на корточки, погладил малышку по руке.

– Боишься, что ругать будут? – понимающе спросил он. – Ну… потерпи. Ты ж, наверное, и из дома сбежала? Или одну гулять опустили?

– Не сбегала! – Малышка грозно сверкнула глазами, забыв о слезах. – Мы с Лялькой гуляли! Только она женихается, в кустах, а я на берегу играю. А сегодня хотела вокруг озера обойти. Я б успела вернуться! И вот… поскользнулась и упала. Тут, недалеко.