– Вот как, дочура моя! Сначала я, было, на что-то понадеялась, узнав, что по соседству с нами твой одноклассник переехал, но потом пришла в ужас: откуда у них взялся такой сорванец?! Мутация какая-то генетическая! От такого тебя, наоборот, оберегать надо! Через полгода только если его приглашу, не раньше, посмотрю, не будет ли буянить!
Маша в ответ только мычала со вздохом.
Но настало всё-таки время, когда и Никиту пригласили.
– Ты только, Никит, поосторожней там, – напутствовала мама, – девочка всё-таки довольно нелюдимая, не говорит даже. Не надо, пожалуйста, никаких резких слов и жестов, лозунгов всяких. Ирина Юрьевна уж слишком насторожилась, узнав о твоих идеях.
– Ничего, мам, она изменит отношение к этим идеям!
– Но не в первый же раз!
– Не в первый, конечно, со временем.
Светлана Михайловна имела и другого рода опасение, которое она не высказала сыну: «Я видела эту Машу. Если и Никита её увидит, то может буквально с ума сойти! Он и без того впечатлителен».
Какой изначально представлялась Никите эта девушка? Он полагал, что в соответствии с её отрешённостью от мира, она должна быть невзрачной и, возможно, с какой-то застывшей на лице сморщенной гримасой. Вообще Никита представлял если не всех, то, по крайней мере, большинство людей с психическими расстройствами неприятными на вид: перекошенными, с вывернутыми руками, волочащимися ногами, отрывистыми криками вместо речи и прочими подобными дефектами.
И вот, узнав, что соседская дочка болеет каким-то аутизмом, отгорожена от общества, в первую очередь, сверстников, он даже не стал питать к ней особого интереса как к девушке. Только лишь считая гуманизм неотъемлемой составной частью анархии, Никита решил посетить соседку в знак признания равных возможностей для всех людей на планете. Не столько он хотел увидеть Машу, сколько она захотела, благодаря своей маме.
Итак, приближался момент их встречи.
– Вон там дочурка моя живёт, – указала комнату Ирина Юрьевна. – Можно к тебе, дочур? – В ответ молчание. – Значит, можно. Молчание у нас – действительно знак согласия. Не захотела бы – запищала бы недовольно. А так – пожалуйста!
Никита зашёл в направлении протянутой руки. И в этот момент у него начался новый жизненный этап. При взгляде на Машу он застыл и пошатнулся. Такой красоты он не видел ни у одной здоровой девушки. Красота казалась неземной, доходила до совершенства: круглое ясное лицо с крупными светло-карими глазами, тёмные переливающиеся волосы, заплетённые в тугую косу, очень развитая фигура. Восторг Никиты дошёл даже до какого-то испуга. Какое-то мистическое чувство пронзило Никиту, несмотря на то что он считал себя материалистом и отвергал всякую мистику, потусторонние силы. Он вспомнил испуг гоголевского героя при виде красоты панночки. Так вот, все мистические ощущения заключались в вопросе: не колдунья ли она? Но в следующую секунду парень ощутил, что такая красота исходит именно от болезни. Он открыл нечто ранее неведомое – какой красивой может быть больная девушка, какую красоту может давать болезнь.
Наконец, до парня дошло, что он уже несколько секунд стоит, не шелохнувшись, с приоткрытым ртом. Он встрепенулся, поперхнулся и смущённо попробовал что-то сказать хозяйке квартиры:
– Спа-сибо, Ирин Юрьна, за приглашение!
Та смотрела в ответ как-то выжидающе, затем снова обратилась к дочери:
– Ну что, Машуль, смотри! Вот мальчик из твоей школы – Никита Марков. Из твоего класса. Ты – надомница, а он ходит в школу. Учится неплохо, особенно по химии. Да? – Никита кивнул. – Вот, если что, поможет.
