- Ну… случаи спонтанного излечения от
тяжелейших болезней известны, - осторожно сказал Вячеслав Олегович. – А наш
мозг – это действительно тайна за семью печатями, и на что он способен,
особенно в критических ситуациях…
- Ну да, ну да. Слепые прозревают,
безногие ходят, мёртвые воскресают.
- Как хотите, - поднял руки офтальмолог. –
Вы начальник – вам видней.
- Удобная позиция!
- А главное – безопасная.
- На опыты не пойду, - прервал я пикировку
эскулапов. – Сразу предупреждаю. И вообще, хватит издеваться над ребёнком. Мой
растущий и здоровый организм требует еды. Немедленно!
- Вячеслав Олегович, - обратился к
офтальмологу хирург, - у тебя нет случаем какого-нибудь вкусного бутерброда? Я,
конечно, могу его в нашу столовую отвести, но…
В дверь решительно стукнули, после чего
она распахнулась, и на пороге кабинета возник среднего роста подтянутый офицер
в полевой форме и погонами подполковника на плечах.
- Серёжка, - сказал офицер севшим голосом.
– Сынок… Живой!
Госпиталь мы покинули ровно через десять
минут. Отец – а это был он – примчался на машине – служебном «газике» [1],
положенном ему по занимаемой должности командира полка. Я узнал об этом из
разговора между ним и Алиевым. Заодно услышал папино имя-отчество.
Пётр Алексеевич, так его звали.
Пётр Алексеевич Ермолов, подполковник,
танкист.
Оказывается, пока меня обследовали, мама
позвонила отцу на службу с телефона дежурной медсестры и сообщила, что сын
встал на ноги. Отец тут же бросил всё и примчался.
Начальник госпиталя подполковник Алиев
Ильдар Хамзатович отпустил меня домой под расписку родителей.
- Всё равно нарушаю, - сказал он. – Если
моё начальство узнает… Впрочем, случай особый. На это и рассчитываю. Ну и на
вашу порядочность, конечно. И режим! – он поднял вверх палец. – Никаких
физических и умственных нагрузок.
- А как же школа? – спросил я.
- Освобождаю тебя от школы личной властью,
- толстые губы подполковника изобразили улыбку. – На неделю. А там посмотрим. И
чтобы завтра… хотя нет, завтра рано. Послезавтра, девятнадцатого февраля, в
пятницу, был здесь, как штык. В девять утра.
- Зачем? Я хорошо себя…
- Чувствовать ты себя можешь, как угодно
хорошо, - отрезал Алиев. – Главное, чтобы и я себя хорошо чувствовал. А для
этого мне нужно точно знать, что с тобой всё в порядке. Осознал?
- Осознал, - кивнул я.
Улица, на которой мы жили, называлась
Карла Маркса. Но это, как и многое другое, я узнал позже. А сейчас водитель -
солдат-срочник с нашивками младшего сержанта, как мне показалось, буквально за
две минуты доставил нас к дому. Отец тут же уехал, поцеловав маму и меня и
сославшись на срочные дела по службе.
- Ну, пошли, - сказала мама. – Накормлю
тебя и тоже на работу побегу. И так два дня за свой счёт брала, дел, небось,
без меня накопилось выше крыши.
«Командирские» часы на моей левой руке
(подарок отца на последний тринадцатый день рождения, как я помнил, не
разбились, ура), показывали десять часов пятнадцать минут. Утро, понятно, весь
день впереди. Интересно, где работает моя мама? Здешняя мама. И единственная, кстати,
потому что свою настоящую маму, маму Кемрара Гели, я не помню. Как и папу. Они
погибли при взрыве исследовательской лаборатории на спутнике Гарада – Сшиве,
когда мне было два годика. Меня воспитывали родное государство и бабушки с
дедушками, спасибо им.
Значит, планета Гарад, а её спутник –
Сшива. В системе двойной звезды. Крайто
– та, что ближе и Гройто – та, что дальше и меньше размером. А здесь – Земля и
Луна, которые вращаются вокруг одной звезды по имени Солнце.
