Но женская ревность – штука коварная, она одолевает и самых уверенных в себе красавиц. Правда, реакция Марлены Гила скорее порадовала. Ревность – признак симпатии.
Она помнила о нём. Она думала о нём. Думала в смысле некой причастности, некой объединяющей их идеи. И Гил очень рассчитывал, что идея эта не ограничивалась его сталкерскими способностями.
– Марлена, – прошептал он, заходя вслед за ней в комнаты на самом последнем этаже гостиницы, – я думал о тебе все эти дни…
– Я заметила, – сухо произнесла девушка, запирая дверь.
Гил не обратил внимания на её тон, он обхватил Марлену за талию и резко развернув к себе, впечатался в сочные губы нахальным поцелуем.
Её робкое сопротивление он оставил без внимания, пеньюар, как и мечтал, сорвал, оголив призывно вздёрнутые соски.
«Главное, не спять от восторга», – умолял он себя, бесцеремонно ощупывая розовые горошины, но когда добился от Марлены первого хриплого выдоха, понял, что всё же ополоумит, если не получит желаемого. Гил подхватил её на руки и бросил на кровать, тут же накрыв своим разгоряченным телом.
Их любовь не походила на соитие, скорее на борьбу. Оба они не любили, а как будто желали убить друг друга в этой безудержной, агоничной и стихийной страсти. Она не целовала – она жалила. Гил чувствовал на губах солёный вкус, размазывал по её румяному лицу алую влагу и рвался навстречу, хотя и так был ближе и глубже, чем мог.
Распластанная под ним Марлена вздрагивала, трепыхалась, кричала что-то оскорбительное и в то же время волнительное. Она силилась оттолкнуть его, но стоило ей преуспеть в этом, как требовательные руки против воли хозяйки настаивали на новых ласках.
Так она и боролась под напористыми толчками Гила то со своим спонтанным любовником, то с самой собой.
Гил не понимал этой агонии и хоть сам он был слишком занят удовлетворением свой вожделенной мечты, не мог не заметить влажных борозд отчаяния на её лице.
– Ну что ты, Марлена? – шептал он, собирая её слёзы губами. – Разве тебе плохо со мной?
– А-у-у-у, – вырывалось из её раскрасневшихся и совсем распухших от поцелуев губ. – Слезь с меня! Нет! Подожди, чуть позже…
– Как скажешь, – выдыхал Гил прямо в её губы, совсем не собираясь потакать противоречивым желаниям своей любовницы. А собираясь выколотить из неё всю одиозную спесь, выжать весь, до последней капли сок похоти и заставить просить о продолжении.
Гил любил чувственных женщин, они создавали иллюзию его исключительности. Порой эта иллюзия рассеивалась. Особенно когда он был в стельку пьян и лежал пластом под какой-нибудь лихой наездницей. Тогда Гил осознавал, что для опытной девушки важна лишь твёрдость его намерения, остальное она сделает сама. Но вот Марлена сама лишь мешала как ему, так и себе.
Она стонала и подвывала, конвульсивно подрагивая, но упирала в его грудь ладошки, чтобы не подпускать слишком близко. В то же время её бедра жили своей жизнью: они заходились в ритмичном покачивании, стремились к его, прижимались, будто умоляя проникнуть как можно глубже, жестче, яростнее.
Гил отвечал на её немую просьбу: он был порывист, неутомим, он не покинул её даже когда почувствовал, что гонка их вот-вот оборвется, что оба они уже близки к разрядке.
Марлена оказалась у этого предела первой, она замерла на миг, но только для того, чтобы взорваться новым криком наслаждения, лишившего её сознания. Потерял его и сам Гил, когда по бесстыдно разведенным девичьим ногам потекло белое и липкое.
