Чужбина - страница 23

Муки хватило ненадолго, а козленок оказался козликом. Ждать молоко пришлось бы долго. Его зарезали, хотя и мяса с него было как с кошки. Георг стал чаще ходить на охоту и рыбалку. Бабушки тащили из леса все, что можно было подать на стол. Они, кажется, даже отварами из коры деревьев поили своих домочадцев. Насытиться этим было невозможно, но чувство голода как-то притуплялось.

Но беда не приходит в одиночку. То ли от переживаний и страха, то ли от плохого питания, у Марии-Магдалены пропало молоко. До синевы в лице заливался от голода в крике маленький Мартин. Бабушка Эмма заставляла сноху продолжать давать малышу грудь. И как не старался тот, своими быстрыми жадными движениями сосать, кормящая грудь оставалась пустой. Было очевидно, что он голодает. Если до этого не успевали просохнуть детские пеленки, то теперь их меняли лишь через день.

Бабушка Анна-Роза готовила для кормящей матери по своим рецептам чаи из полевых трав. Но и они не принесли желаемого результата.

Отец успел уже оббегать всю округу в поисках коровьего молока для умирающего от голода сына. К сожалению, всех коров забрали большевики. И лишь в соседней деревне, в одной семье калмыков ему повезло. У них имелось кобылье молоко. На момент продразверстки жеребая лошадь не могла и шагу ступить. Поэтому ее не отобрали, и она в родном стойле удачно ожеребилась.

Теперь, чаще всего Амалии, приходилось через день-другой ходить по семь верст только в одну сторону за питанием для братика. Платили за молоко чем могли. Бывало, калмык сам говорил, что ему в следующий раз принести: пряденную шерсть или что-то уже из готовой одежды. За крынку молока отдавали молоток или топор, вилы или лопату, шерсть или нехитрые мамины бусы.

Молоко заливали в обычную темно-коричневую бутылку из-под водки. В селе почему-то называли ее «соловейкова церковка». Мария-Магдалена засовывала в горловину лоскуток скрученной сарпинковой ткани, через которую Мартин и сосал молоко.

Бабушка Эмма каждый день готовила внуку “Süßknoten” – сладкие узелки. В обычный носовой платочек или в салфетку из набивной бязи она завязывала щепотку свежих или сушеных ягод. Такой соской успокаивали голодного младенца до следующей кормежки.

Бабушка Анна-Роза на песчаной опушке леса неустанно собирала “Süßholzwurzel” – так она называла лакрицу – сладкие корни солодки. Старшие дети их просто сырыми жевали, а для Мартина мама заваривала измельченные корни солодки с чабрецом. Получался “Steppentee”, полевой чай.

Несмотря на все эти старания, голодные годы, как говорится, будут у Мартина в костях сидеть. Он навсегда останется низкорослым и слабым, будет постоянно болеть.

Но это потом. А сейчас, напоив сыночка кобыльим молоком, Мария-Магдалена крепко прижимала к себе его исхудавшее тельце и сквозь отчаянное рыдание часто повторяла:

– Зря ты появился на этот свет!

Амалию пугали эти слова. Разве можно сетовать на рождение своего богоданного ребенка?! Она не могла тогда знать, что и ей, придется однажды оказаться в подобной ситуации.

Население Кривцовки в те голодные годы сократилось наверное вдвое. Люди падали замертво прямо на улице, а тех, кто в доме умирал просто выносили за порог. Церковная телега каждый вечер собирала трупы. Поселковое кладбище за год разрослось вдвое. И если раньше умершим ставили памятники и ограды, то теперь могилки выглядели просто бугорками с наспех сколоченными крестами. Амалия однажды подслушала, как родители шептались с бабушками о «каннибалах» в соседней деревне. Девочка не знала значения этого слова. Родителей спросить не посмела. Боялась получить нагоняй. Раз уж они об этом вслух не говорят, значит, это не положено детям знать. Потом, уже взрослой, она прочитает о каннибализме и ужаснется. Амалия мысленно поблагодарит своих родителей, что те не рассказали им, детям, о людоедах.