В доме Лейс тогда собрались многочисленные близкие и родственники села Кривцовки. Пришлось даже две лавки из палисадника принести, чтобы все могли усесться. Рядом с Георгом расположились отец Иоганн и брат Генрих.
Представитель переселенческого комитета, желая положительно настроить собравшихся, улыбаясь дарил каждому ребенку по прянику. Чувствовалось, что он был хорошо подготовлен, так сказать, подкован в искусстве убеждения и понимал, что начинать это надо всегда только с приятного.
– Наше агентство имеет свои бюро в Саратове, на перевалочном пункте в Эйткуне[25] и, конечно же, в самой Америке, – начал выступление мужчина с холеным лицом, – на всем пути следования мы гарантируем вам информационную и правовую поддержку, безопасный проезд на пароходе, обустройство и наилучшие перспективы для фермеров и ремесленников.
Половину из сказанного никто в комнате не понял. Даже дети перестали грызть свои коржи.
– Есть вопросы? – агитатор осмотрел собравшихся.
– А где находится этот Эйткуне? – поинтересовалась бабушка Эмма.
– Правда, что на корабле всех тошнит? – скромно спросила жена Генриха.
Агент попытался ответить, но вопросы уже лавиной посыпались со всех сторон.
– По чем билеты?
– Сколько можно взять с собою багажа?
– Что за деньги в Америке и можно ли рубли там поменять?
Все говорили наперебой. Для убедительности постоянно кто-то считал необходимым встать или от несогласия демонстративно сесть, отчего и стоял неумолимый гул передвигаемых стульев и табуреток.
– Да что тут еще обсуждать, – громко прервал этот шум голос Генриха, – и так уже понятно, что надо бежать из России. Совсем не важно, во что это обойдется. Большевики вон царя и правительство свергли, кто знает, что с нами сотворят?
– И на кой черт мы им сдались? – усмехнулся Георг, обернувшись к сидящим за его спиной. – Мы ведь ничего плохого-то не сделали.
– А мы никогда и никому плохого не делали, – через голову отца нагнулся к Георгу брат Генрих, – но почему-то наше село уже в русское переименовали, закрыли немецкие школы. Забыл что ли? Гляди, теперь и немцами писаться запретят, фамилии менять заставят. Мы просто-напросто здесь чужие!
– Не нагоняй на нас страху, – раздраженно выкрикнул Георг, – у тебя что, тоже память отшибло? Вспомни, как тридцать лет назад мюллерцы уже уезжали в эту Америку.
Все мгновенно замолчали. Столь печальную историю нельзя было забыть. Из семидесяти семей пятилетней эмиграции выжили и вернулись обратно в село лишь сорок человек. Но уже не с тем, с чем они отсюда уехали: пешие, с дубинкой в руках, с сумой на спине и без гроша денег. Семеро из них на обратном пути к тому же еще и ослепли.
– Так они же в Аргентину и Бразилию выезжали, – пояснил агент, – а мы вам предлагаем Северную Америку. Оттуда еще никто не захотел вернуться в Россию.
– А землю ваш комитет нам тоже предоставит? – как о самом важном спросил Георг.
– Бесплатно не раздаем, – честно признался агитатор, – но имеются льготные ссуды и налоговые послабления при обзаведении земельными участками.
– И зачем тогда, скажите, добрые люди, нам со своей земли куда-то ехать, чтобы там новую покупать?
– У вас тут не личная, а общинная земля, – со знанием закона поправил Георга агитатор, – и между прочим, большевики собираются ее между всеми крестьянами поровну поделить. Готовьтесь к тому, что многие из ваших полей отойдут соседней русской деревне. Там каждый второй безземельный бедняк.
