– Тебе что, дома мяса не хватает?
А за косуль она его особенно ругала:
– Мало того что в последнее время хутора новороссов, без спросу, как многочисленные шарики козьего помета обильно покрыли берега нашей реки, и вытесняют отсюда пугливых косуль, так еще и ты последних добиваешь. Если так будет продолжаться, то животные вообще скоро исчезнут и тогда реку Елек переименовывать придется.
Охотник погладил мех лежащей перед ним на седле туши косули и мысленно прикинул, как ему в этот раз придется оправдываться:
– Мне, действительно, некуда было деваться. Я ждал лисицу, на худой конец степного зайца, а тут, прямо в дуло полез этот самец. Зато у тебя теперь будут лучшие в округе замшевые сапожки из шкуры елика с берега реки Елек. И все потому, что я люблю тебя и ты моя навсегда единственная жена.
Эти радостные мысли, кажется, согрели его. Вскоре на возвышенности, вблизи каменного кладбища, показалось несколько серых юрт и две полуземлянки из сланца.
У входа в одну из них, что побольше и длиннее, его поджидала Абыз в высоком белом тюрбане на голове. Она почти на ходу схватилась за уздечку и остановила коня мужа. Баймухамбет внутренне был готов к дискуссии и, соскочив с коня, подошел вплотную и нежно положил обе руки на плечи супруги. Он сразу заметил, что она чем-то озабочена, но не успел спросить о причине ее беспокойства, как супруга кивнула головой в сторону дверей:
– Пошли в дом, тебя там ждут!
Знал бы бай, что взлетевшее над рекой черное воронье, которое он на заре спугнул своим выстрелом, уже накаркало им беду.
– Кого это в столь ранний час принесло?
– Двое посыльных из Актобе: русский офицер и его переводчик.
В натопленной комнате возле казана копошились две служанки. У входа, где обычно сидит прислуга, сейчас пили чай незваные гости. Низкорослый казах, одетый в пехотную шинель из грубого серо-коричневого сукна и без знаков различия сразу же вскочил, с подобострастной льстивостью приветствуя хозяина дома. Представился он сыном семьи Кусенгалиевых. В его треснутом пенсне и до блеска начищенных плоских медных пуговицах сейчас отражался свет керосиновых ламп жилища. Русский офицер, явно нижнего ранга, как бы извиняясь за столь раннее и вероломное вторжение, сначала судорожно отставил в сторону чашку, но, видимо, вспомнив о цели своего визита и осознав свою значимость в данный момент, лишь слегка приподнялся и небрежно кивнул головой. Он снова удобно сел и продолжил прихлебывать чай.
– Уважаемый мырза[33], – сообщил переводчик, – нам приказано вам лично передать указ русского министерства.
Прислуга помогла баю снять полушубок и байпаки. Абыз было предложила супругу надеть маси – тонкие кожаные сапожки. Но Баймухамбет отказался и в войлочных чулках до колен взобрался на невысокий, занимающий все оставшееся пространство комнаты и покрытый дорогим ковром настил. Он прошел в правый угол дома и заглянул в бесик[34], сплетенный из прутьев таволги и сейчас наполовину накрытый по традиции семью вещами: чапаном; полушубком, сшитым из бараньей шкуры; меховой шубой; уздечкой; камчой и специальной колыбельной накидкой. Заглянув в колыбель своего спящего первенца и наклонившись над ней, хозяин дома со словами “Әлди-әлди[35]”, поцеловал младенца в лобик. Почему-то поправил одну из многочисленных висящих на стене сабель и лишь потом уселся во главе низкого столика, подвернув ноги калачиком.
