Чужбина - страница 42

Все было непорочно бело и таинственно. Лишь местами виднелись темные мокрые лужайки незамерзшей поверхности реки: видимо там, из-под земли, били очень сильные родники.

В какой-то момент у прибрежной заросли мелькнула серая тень. Оставляя за собой глубокие следы копыт, бурое грациозное животное с коротким белым хвостом приблизилось к кромке блестящего льда. Посмотрело в одну, потом в другую сторону. Оглянулось назад. Охотник улыбнулся краем губ, он-то знал, что косули видят лишь ушами и носом, а зрение у них никудышное. Опасности самец косули не почуял и, нагнувшись, стал пить. Судя по успевшим отрасти за зиму небольшим, широко расставленным с двойным разветвлением рогам, быку, или, как их еще называют – дикому козлу, уже было больше двух лет. По негласному закону, нельзя их трогать, если они моложе этого возраста: трофейные рога недостаточно красивы и рельефны – в них еще отсутствует правильный сгиб внутрь, придающий им вид, напоминающий форму струнного инструмента лиры. Да и мясо у молодого животного не ахти.

Охотника и дичь разделяли сейчас примерно сто кары[29]. Мужчина даже перестал дышать. Мускулы тела натянулись как стальные струны, а прицельный глаз видел, кажется, и лучше, и дальше. В душе и теле разгоралось присущее случаю убийственное желание: не упустить и обязательно попасть. Подняв мушку на уровень спины зверя, охотник полузамерзшим пальцем постарался плавно нажать на курок.

Тишину разорвал выстрел. Самец косули свалился как подкошенный, успев в предсмертии издать низкий свистящий рев, предупреждающий сородичей об опасности. Охотник ожидал, что сиюминутно стадо из нескольких самок и молодняка, обычно сопровождающих козла и наверняка скрывающихся сейчас в зарослях, бросятся врассыпную. Но это не произошло. Лишь с прибрежных ив, сбивая с ветвей облака белой изморози с громким карканьем взлетела черная стая воронья.

В тот же момент яркий луч выглянувшего над противоположным берегом солнца буквально ослепил стрелявшего. Мгновением позже охотник не то что прицелиться, но даже самого крупного зверя не смог бы разглядеть. Темные линии очертаний вмиг исчезли, растворились в одном заполняющем все белом свете.

“До чего же роковым может стать маленький ход минутной стрелки”, – философски подумал Баймухамбет Шукенов, поднимаясь из своего скрада[30] над песчаным обрывом.

Первым делом он поправил было сдвинутый на макушку рыжий лисий малахай и стряхнул с груди и локтей прилипшую за долгое время ожидания к белому, из овечьей

шкуры полушубку, смесь снега и песка. Мужчина туже затянул из прочной дубленой кожи, украшенный орнаментом и металлической бляхой ремень и громко посетовал на грязные пятна на коленях светлых шаровар с клиньями из овчины между ног. Закинув ружье через плечо, охотник стал спускаться в низину реки, то и дело ловко тормозя ногами в байпаках[31] и умело удерживая равновесие на крутом склоне.

Обегая родниковые проталины с их непрочным по краям льдом, Баймухамбет приблизился к застреленному животному. Стройный самец косули бездыханно лежал в снегу и бисерные капли крови веером усыпали его белое смертное ложе. Охотник присел, поглаживая короткий темный с буроватым оттенком мех спины жертвы. Вниз по бокам живота цвет шкуры становился серым с кремовым оттенком и почти белым на брюхе. Баймухамбет слегка прикоснулся к широким ушам, густо поросших волосами, потрогал покрытые многочисленными бугристыми наростами рога и бережно накрыл своей ладонью все еще раскрытые во всю ширь карие, от природы чуть косящие глаза косули, обрамленные густыми и длинными ресницами. При этом он шепотом просил прощение у повелителя живых существ за им содеянное и обещал использовать этот дар природы по назначению.