Оррик окончательно расслабился лишь когда глаза воина при этих словах стали как плошки:
– Да я бы никогда…
– Да. Ты бы никогда. А вот человек, готовый убивать просто ради новой Ступени – другое дело.
Номин вздохнул. Потом сказал:
– А про какие тайные средства ты говорил? Я вот ещё слышал, что существуют волшебные мечи, помогающие прорваться и тот мастер из прошлого поколения как раз воспользовался одним из них.
Оррик фыркнул:
– Думаешь тайные средства просто так называются тайными? Если б они существовали, то уж точно о них нельзя было бы узнать так просто.
*****
На следующее утро Оррик и Номин встретились ещё раз, у выезда на дорогу. Оррик стоял, гладя свою серую лошадь по шее, когда Номин вышел с постоялого двора.
– Я тут тебя жду, потому что забыл вчера кое-что сказать, – промолвил Оррик. – На твоём месте я бы хорошенько припомнил, от кого именно наслышался вещей, про которые мы говорили вчера. И присмотрелся к этим людям. Чем-то у вас тут попахивает нехорошим, друг Номин.
Оррик никогда не любил благородное искусство охоты. Может быть потому, что в детстве его возможности охотиться ограничивались ловлей кроликов и голубей на еду – добыча, неспособная разжечь в сердце азарт. Может быть потому, что к тому времени как его положение достигло высот, при которых участие в больших охотах стало для него обязанностью, азарта в его жизни уже хватало на четверых. И стрелять животных, не способных отстреливаться – а из лесных чудовищ на далёкой родине Оррика осталась лишь горстка настолько скрытных и опасных тварей, что и самому императору не смогли бы устроить охоту на них ради забавы – казалось делом скучным.
Но «не любил» и «не умел» – разные вещи. Не пережил бы он пяти с лишним лет странствий по бесконечным просторам Полого мира, если бы не сноровка в ловле себе на обед всего, что подворачивалось по пути. Сейчас повезло: подвернулось создание, напоминавшее хорошо знакомого оленя, только с роскошной, ярко-рыжей шерстью. Довольно осторожное, но куда уж ему было увидеть или услышать Оррика.
Оррик подошёл шагов на пятнадцать, прежде чем решил, что ближе его могут учуять. Не торопясь прицелился и с силой метнул короткое копьё, отобранное у давеча попавшегося разбойника, шайка которого отчего-то решила, что награда, объявленная за голову Оррика – это выгодное предложение.
Олень скакнул лишь один раз, когда брошенное со сверхчеловеческой силой копьё попало в него. Потом ноги подломились. Остриё вошло прямо в сердце и пробило тело навылет. Оррик подошёл к туше, примеряясь, как её удобнее свежевать и разделывать.
– Многие чудовища, – заметил он вслух, доставая нож, – любят говорить, что как мы охотимся на вашего брата, лесного зверя, ради пропитания и удовольствия, так и они охотятся на нас, людей. Я сам такое слышал из первых уст трижды, не меньше.
Оррик присел и сделал начальный разрез на шкуре:
– Даже не удаляясь своим рассуждением в божественные высоты, скажу: в такой логике есть порок. Если бы ты мог сказать человеческим языком, что хочешь жить… а ты явно не мог, нет в тебе никаких признаков волшебства и необычности. Но если б мог – немногие люди прикончили бы тебя чисто ради еды. Да и тех мы бы, пожалуй, приписали к чудовищам в человеческой шкуре…
Хотя Оррика и пробило на философию, бдительности он не ослаблял. То, что рядом с прогалиной, где смерть настигла невезучего оленя, находится ещё один человек, он заметил, едва олень испустил дух. Не просто человек, почти наверняка дваждырождённый, пусть слабый. Скрывается для человека слишком умело. Оррику очень хотелось окликнуть его или выхватить оружие. Раньше он так бы сразу и сделал.
