Она читала Шекспира, он ел кулебяки.
Оба пытались ввести в заблуждение кондуктора так, чтобы тот ощутил холодность каждого по отдельности: Каренина ему внушила о сумраке, Коренев – о тишине, но служащий железной дороги все-таки едва не слил их вместе.
Ничто не предвещало до поры появления следователя, и новые знакомые вполне свободно общались, стараясь лишь не совпадать контурами, чтобы невзначай не сощелкнуться.
Единственным общим пунктом оказался Пушкин: его страницы были вклеены под шекспировскую обложку книги Анны; в его листы завернуты были кулебяки Владимира Борисовича.
Невольно или вольно в их тайну проник пассажир-немец, скоропостижно после этого скончавшийся (он видел, как Коренев потянулся к книге, а Анна откусила от кулебяки); им было теперь не избежать разговора с судейским, а, значит, следовало сблизить позиции.
– Мы никогда не видели его прежде, – тезисно набросала Анна. – Он был коммивояжером – предлагал чепчики, вышитые вещи, предметы личной гигиены.
– Мне, – рассмеялся Коренев, – он предложил женский орган из каучука и еще предметы для Сада мучений.
– Сад мучений? – Каренина повела бровями, – Не там ли умерла Пенультьема?
– Она не умирала, – нахмурился Владимир Борисович. – Это происки папы!
– Умирала, но не умерла?
– Только мучилась!
– Проплачено плачущими инопланетянами! – они изобразили в лицах, и за ними подглядывавший кондуктор покрылся пятнами.
– Теперь вы должны думать о красоте ногтей, – Коренев напомнил Анне.
– А вы – написать генералу, – Анна не осталась в долгу.
Анна все же была главная в их тандеме и потому Коренев спросил о велосипеде.
Велосипедом они называли мысль, неясно рассеянную в мировом пространстве.
Велосипед Анна брала на себя, но тот в ее представлении сливался с беспокоившим ее боливийским генералом: новый кентавр, свистя колесами, уносился в межпланетные дали.
Анна надеялась, генерал встретит их на вокзале, но он хотел, чтобы она приехала в гостиницу, куда Вронский должен был доставить нунция.
Примешивались стрекулисты и устричная зала.
Владимир Борисович уехал с нанятою дамой; тщетно стрекулисты пытались навязать Анне свое понимание.
Пасечник отвез Анну домой.
Она вошла не с улицы, а через сад.
Сад был из третьего абонемента.
Многое не совпадало.
Глава третья. Осознанная необходимость
Судейский – иудейский: улыбался Пушкин.
Плакали инопланетяне.
Рассеянная в мировом пространстве мысль в себе заключала предмет.
За свойствами и состояниями стояли вещи.
Нам предстояло действовать – действие же требовало точек приложения.
Елисеевский магазин был очевидной точкой притяжения; в бывшей устричной зале оборудовали кулинарный отдел: наряду с винегретом и жареною рыбой широко представлена была пахлава – ее напрямую доставляли из иранского представительства.
От Анны в кулинарию Елисеевского был послан человек, возвратившийся уже на квартиру Шабельской и передавший снедь для Коренева: Владимир Борисович ел и нахваливал, но позже на него накатило: игривый пилигрим явился, засовывал ему палец в рот, вызвал рвоту и едва не отправил туда, откуда Коренев, собственно, прибыл.
– Павел Васильевич, – тем временем госпожа Шабельская, ничего такого не заметившая, продолжала говорить о покойном муже, – действительно не любил вышитых вещей оттого именно, что в вышитых узорах ему читались угрожающие послания: из него грозились наделать мясных блюд в ассортименте.
