Город начинает принаряжаться, и в кофейнях и тц уже стоят блестящие мишурой елки. Я чувствую себя сироткой со спичками, когда прохожу мимо красивых витрин с дедами морозами и расписными шарами, за которыми виднеются столики и довольные или задумчивые люди со своими десертами за овердофига денег и красивыми чашками вычурного “кофи”.
В целом-то … я могу точно так же толкнуть любую дверь, войти и взять себе чашечку за триста, чашечку за шестьсот. Раз в месяц, даже раз в неделю это не сделало бы мне хуже. Да и вообще, не сделало бы. Все равно я работаю “на холодильник”. Ну, или “на унитаз”, если миновать промежуточные остановки.
Не так уж часто шмотки себе покупаю, да и косметики я не фанат, только и уходят деньги, что на оплату квартиры, интернета и еду – потому что, если я хочу утром сделать себе бутерброд, вечером надо купить колбасу и хлеб, а иначе это и не работает. Стол у нас общий, и за день семья успевает смести все, что оставалось в запасе с утра.
Может, так и меняют свою жизнь? Просто в один момент сходят с проторенной дороги “как я делаю всегда”, и поступают так, как никогда не поступали? Останавливаюсь. Напротив меня – веселые окна кофейни-кондитерской с плохо читаемым названием – кто-то играл со шрифтами и проиграл, не иначе. Все миленько и светло, и вечерние скидки на пирожные.
Выдыхаю, берусь за ручку, и с другой стороны вижу свое отражение – растрепанная тетка сорока лет собралась в новую жизнь. Злюсь и дергаю, дверь не открывается, и я резко толкаю от себя, хотя это же против правил пожарной безопасности, нет? И внезапно на меня падает что, темное, черное, закрывает мне глаза как пеленой, и на секунду я не чувствую себя и не существую.
На секунду я счастлива.
А потом меня кто-то дергает, за руку, за плечо, пытаются поднять. Кто-то кричит в трубку, вызывают скорую?..
Открываю глаза – оказывается, они были закрыты. Вокруг – кофейня-кондитерская, и веселая праздничная елка на островке виднеется, и я на полу, кажется, и встревоженная официантка или бариста, поддерживая, помогает мне приподняться.
– Вы в порядке? Вы норм? Скорую вам вызвать? У вас шишка такая, кошмар! И кровь!
Подношу руку ко лбу, где болит, к затылку, где болит, и смотрю на свои пальцы с красной неровной кромкой крови поверх розового аккуратного маникюра.
Маникюра?..
Разве у меня бывает маникюр? Разве мои руки всегда так выглядели?..
– Можно мне … умыться? Руки вымыть. Кровь, – сбивчиво объясняю я голосом, который одновременно кажется мне чужим и своим собственным. Ребята – они совсем дети, на самом деле, лет по восемнадцать, двадцать? – помогают мне подняться, и девочка-бариста ведет меня прямо до туалета, и сует мне сумочку. Чья это сумочка? Ой, мамочки. Моя сумочка – за тридцать тысяч сумочка, купленная через ***грам кругом запрещенным образом.
Да что со мной? Да что это, что со мной?..
Я отражаюсь в туалетном комплимен-тарном зеркале – на работе у нас такое же, специально, чтоб никто не расстраивался – и в нем я очень даже ничего, несмотря на кровь из рассеченного лба, несмотря на маловатые губы. Надо побольше сделать бы, наверное. Подумаю. Промакиваю влажной салфеткой кровь на лбу, отряхиваюсь, поправляю макияж тревел-средствами. Челкой прикрываю ссадину и шишку на лбу. Нормально. Нормально же. Подбородок красивый – все с ним окей, почему мне помнится, что он начал сползать? И скулы на месте. Все хорошо.
