– Не знаю такой ягоды! На Украине растёт черёмуха, выше дуба попадается! Но никогда не слышал, чтобы из неё делали пироги!
Натали снова на меня посмотрела, на этот раз с материнской жалостью, и тихо произнесла:
– Могу прокатить. Сами увидите.
Мишка услышал и закричал, направляясь в кухню за девушкой, чтобы помочь ей приготовить чай:
– Ты поезжай! Обязательно! Уверяю – бесподобно красиво! Не пожалеешь! – и захохотал вместе со своей подружкой.
На другой день, в обед, я сел на заднее сиденье старенького двухколёсного мотоцикла, ухватился за Натали, и мы полетели по разбитой щебёнчатой дороге куда-то далеко за посёлок, в широкую степь. Свернув подальше от дороги, остановились возле небольшого лесочка под маленькой сопкой и оба в нетерпении спрыгнули с мотоцикла. Кое-как расстелив рядом с ним плед, я накинулся на девушку, словно лев на добычу, будто желая смять, растерзать, уничтожить её – такая во мне кипела страсть.
– Как же черёмуха? Она созрела… – не сопротивляясь моей свирепости, нежно прошептала Натали и упала вместе со мной на траву, под усыпанный чёрными ягодами куст. Потом мы лежали и долго хохотали – неизвестно над чем. Посмотрим друг на друга – и зальёмся! До слёз, до колик в животе, пока не устали. Поднявшись, Натали нарвала черёмухи, целую пригоршню, и стала кормить меня, отрывая черенки и кладя ягоду на мои губы. Незабываемое ощущение! Черёмуха оказалась несладкой, очень терпкой на вкус, она резко отличалась от всех знакомых мне ягод. Я сказал, с трудом разлепляя губы и отдирая язык от нёба:
– Странная ягода, невкусная, а есть хочется, – а про себя подумал: «Она здорово подходит к этому дикому краю и к моей возлюбленной, далёкой от пошлых, ненужных прелюдий, смелой и свободной, как сама степь».
Натали тоже съела несколько ягод, и рот и язык её стали чёрными… Я снова кинулся к ним… Тогда-то она и сказала про тайфун, едва отдышавшись от моего нового нападения, а я и впрямь почувствовал себя так, будто состоял из одной только жидкости, всё во мне дрожало и бурлило, словно кто сунул внутрь меня кипятильник…
Служба показалась мне чем-то уродливым, мешающим встречаться с моей Натали. Будучи не в силах дождаться, когда девушка позвонит и скажет: «Вечером заеду!», я сам звонил ей, требуя свиданий. Несколько раз наши встречи срывались из-за моих дежурств, я готов был сбежать, нарушив присягу, лишь бы увидеть её, мою большеглазую тунгуску, но в последний момент усмирял себя и оставался в кабинете, продолжая рисовать в записной книжке голую Натали. Мы умудрялись ездить к черёмухе во время обеденного перерыва или перед вечерней поверкой, при каждом удобном случае мы мчались туда. Натали скидывала с себя одежду, не боясь ни дороги за сопкой, ни моего безумия от её откровенности, и мы отдавались любви со всей пылкостью нашей молодости.
Мишка вскоре уехал в отпуск, это было очень кстати, потому что черёмуха облетела, предупреждая нас о наступлении холодов. Воспользовавшись случаем, я предложил Натали перебраться ко мне. Почти два месяца мы прожили как муж и жена. Рано утром я готовил завтрак на двоих, целовал сонную Натали, которая от счастья обнаглела и постоянно опаздывала на работу, и уходил к солдатам. А вечером, когда возвращался назад, Натали была уже дома. Она кормила меня ужином, после которого мы устраивались на кровати перед телевизором.
– Какой приятный плед, – заметила как-то Натали, гладя ворсистую поверхность.
