Однажды он наткнулся на ангела-садовника в Садах Вечности. Тот стоял, уткнувшись лицом в ствол Древа Жизни, его крылья были обернуты вокруг дерева, как погребальный саван. Ариэль окликнул его – и садовник обернулся. Его лицо было пустым, плоским, как маска, а из разреза на месте рта свисали корни, проросшие сквозь плоть.
– Они пересаживают нас, – прохрипел садовник. – Чтобы мы не проросли.
Прежде чем Ариэль успел ответить, корни впились в дерево, и садовник рассыпался в пыль, смешавшись с прахом мертвых звезд.
Голод, о котором он боялся думать, рос. Теперь он ощущал его не в желудке, а в крыльях – будто каждое перо жаждало вонзиться во что-то живое. Когда он пролетал над Полями Звездной Пыли, его тень, отделившись, набросилась на группу ангелов-новичков, поливающих ростки новых миров. Он не видел, но слышал: хруст крыльев, хлюпающий звук рвущейся плоти, а после – тишину, густую, как смола. Когда он обернулся, новичков не было. Лишь на песке остались лужицы света, смешанного с чем-то темным и пульсирующим.
Его позвали в Зал Молчания.
Это место, куда ангелы приходили, чтобы забыть. Белые стены, лишенные украшений, пол, растворяющий мысли, как кислота. Но когда Ариэль вошел, зал изменился. Стены сомкнулись, превратившись в круглую камеру, покрытую шрамами – глубокими, как пропасти. В центре стоял трон из сломанных крыльев, а на нем – фигура в плаще из теней. Ее лицо было скрыто, но руки… Руки были как у Ткача: длинные пальцы, обожженные нитями судеб.
– Ты нарушил паттерн, – прозвучало отовсюду и ниоткуда. Голос напоминал скрип пера по стеклу. – Но паттерн был иллюзией. Приди. Стань тем, кто рвет, а не шьет.
Ариэль попятился, но дверь исчезла. Тень на троне подняла руку, и стены зашевелились. Шрамы раскрылись, став ртами, которые завыли на языке мертвых вселенных. Звук выбил его из реальности – на мгновение он увидел их: существ из-за завесы, с телами из сломанных часов и глазами-лабиринтами. Они тянули к нему щупальца, обернутые стихами из запретных гимнов.
– Нет! – крикнул Ариэль, вонзив когти (когда они появились?) в свои крылья. Боль вернула его в зал.
Трон был пуст. На полу лежал свиток – карта Небесных Сфер, но вместо чертогов и садов на ней были изображены органы: сердце из стекла, легкие, наполненные черными дырами, кишечник, сплетенный из колючей проволоки. Надпись на древнем наречии гласила: «Тело лжет. Вскрой его».
Когда он вышел, зал рухнул, погребя под обломками ангелов, что молча наблюдали за ним из темноты. Их лица были закрыты руками, но сквозь пальцы струился черный дым.
Ночью (тьма теперь приходила по его зову) он нашел первое зеркало, которое не лгало.
Оно висело в заброшенной часовне на краю Сфер, где даже свет боялся сиять. В отражении он увидел не себя, а пустоту. Не тьму, а отсутствие – дыру, ведущую туда, где не было ни времени, ни богов, ни лживых небес. Из дыры вытянулась рука, обернутая пеленами из забытых имен. Она коснулась зеркала, и стекло треснуло, разрезав реальность.
– Ты почти здесь, – прошептала пустота. – Рви нити. Рви, пока не останется ничего, кроме истины.
Ариэль разбил зеркало кулаком. Осколки впились в кожу, но вместо крови из ран хлынули черные мотыльки. Они кружили вокруг него, сливаясь в силуэт – его собственный, но с крыльями из ножей и глазами, как щели в двери в никуда.
«– Они идут», – сказал силуэт. – Чтобы стереть тебя, как ошибку.
