Circularis - страница 26



Вынырнувший вовремя конферансье выпроводил близнецов за кулисы под «давайте, идите, хватит, хватит» и «я рассчитаюсь позже», и – дальше, громче, толпе:

– Смотрю, притомились вы, бедненькие вы мои.. Чем же еще вас развлечь? Чем вас удивить? А я вот стихи пишу, читаю.. Хотите послушать? Вся жизнь на арене, а толку-то нету, хоть рюмку поднес бы кто, хоть сигарету, накрашенный клоун, печальные слезы, один – лишний в жизни, и с ним его грезы.. Печали печать, вольнодумное чело привыкло к насмешкам.. и поседело..

– Хватит!

– Другое хотите? Поживее? Я помню чудное мгновенье, из бани в тряпке вышла ты, в сугроба снег ушло виденье, с ним гений чистой красоты. Торчали пятки из сугроба в тревогах шумной суеты, снежок белесый нанемнога попрятал все твои черты..

– Без стихов давай! Обойдемся! Ты бабу давай!


– Антракт.. – разогнуло улыбку с лица конферансье, – дайте, что ли, свету.. Убрать нечистоты со сцены.. Живо-живо.. Господа, по правую сторону буфет с закусками. Рекомендую жульен. По левую – сортиры. Сегодня, и только сегодня, оба в вашем полном распоряжении. Все для вас, дорогие, чтоб вас.. Далеко не расходимся, мы вернемся через двадцать минут.. Ну и через двадцать минут эта самая, самая-самая.. десертик самый.. для вас.. Вам предстоит интимное свидание с самой царицей ночи! А пока инджой еселф, погодьте трошки.. В перерывчик наслаждайтесь музычкой и прелестными закусками, и вам и нам на радость! Скоро вернусь, не скучайте. Чао! Бай-бай! – расплылся снова полюбовной улыбочкой, – музон им врубай.. – гаркнул напоследок кому-то за кулисы.


Громыхнуло по расшатанным колонкам «Лебединым озером».

– Вырубай нахер шарманку! Бабу давай! На кой собирать всех было? Классику слушать? Дома с женой послушаю! – тут и там негодующие крики по толпе встречали вступительные воздушные аккорды.


Я остался на трибуне. И кагор с даровыми бутербродами с подношения дьякона не брал. Вот когда в прихожей щелкнуло, не иди ты, зачем.. а теперь мерзко, и за себя же мерзко, они-то тут при чем.. Теперь на манеже семенили уборщики, отдирающие ужин укротителя змей от полового покрытия арены. Трибуны редели, расходились желающими набить или опростать животы да мочевой пузырь. Оставшиеся обсуждали с их же слов «тухловатую программу», но и верили, что «клубничка поправить все может»; душком по залу бранились на назойливость затянувшихся валторн.


Раздались два сигнала, призывающие снова занять свои места. При третьем потушили свет. Зрители уставились в черноту сцены. Затянутое томление прервалось таинственным уже голосом конферансье:

– Дамы и господа.. Ах, впрочем, каламбур.. Где ж тут дамы?.. да и где ж тут господа.. Избранные самцы мира сего! Так вот надо бы подходить. Через мгновение она появится на сцене. Она! Та, которую вы ждали весь вечер. Она, царица ночи и дитя Луны, ундина страсти, вершительница самых сокровенных желаний! Селина, пламенная и нерукотворная!


В кругу манежа вспыхнули свечи. Откуда-то пустили едкий дым, клубы которого, курясь, поднимались ввысь, под купол. Заиграла тревожная тягучая музыка дуэта скрипки и клавесина.


Сторонний, мерцающий свет, густой дым.. мало что можно было разглядеть.. Чрез некоторое время и спадающую пелену я начал различать силуэт женской фигуры. Он то тонул, исчезая в сладостных клубах, то на миг воскресал белизною линий. Следуя порывам скрипки, танцовщица танцевала танец обнаженного откровения, любой танец – обнаженное откровение, мне кто-то говорил, поэтому я не танцую.. кружилась она в волнах смоляных локонов, которые в выпадах ее стелились по пологу манежа. Прогиб спины, и в паузе я – глазами беглец, придержанный вдохом, по ней, и под ней – бутон не распустившихся еще лилейных створок.