Читать онлайн Екатерина Белокрылова - Цирковая мышь

Автобус несся по тоннелю, у пассажиров мотались головы.

– Пробивайте билет! – завопил гигантский контролер. В руках у него тряслась машинка, щелкая железной пастью во все стороны. Я нащупала в кармане только фантик от Чупа-чупса и в ужасе подняла взгляд на контролера.

– Посмотрите, у нее вместо билета фантик! – жутко захихикал контролер и начал расти. Его бока вдавливались в спинки кресел, раздувшийся локоть выдавил окно. Все вокруг засвистело.

– Я еще маленькая, мне можно без билета! – крикнула я. Шея контролера вытянулась, как змея, а голова заколыхалась в воздухе перед моим лицом.

– Какая же ты маленькая, если ты огромная бабища? – голова клацнула железными зубами, я вздрогнула и проснулась.

Клацнули не зубы, а наша входная дверь.

Не было никакого автобуса! Я перегнулась через бортик кровати, потянула край занавески. Контролер там не прятался. Вот глупость, никакой автобус просто не проехал бы в дверь. «Бабища»… Какое мерзкое слово. Откуда оно вообще в моем сне? Если б кто-то назвал меня «бабищей», я б ему сразу кулаком в нос!

Я любила свою комнату. Что бы ни произошло, можно быть уверенной: две трещинки на потолке сходятся буквой «Л», а в шкафу лежит надувной дельфин. Спустишь ноги с кровати, и они утонут в пушистом ковре. Мама ругалась на папу за этот ковер: сказала, сам будешь его пылесосить, а папа расхохотался, будто она пошутила смешно.

Мама с папой часто ругались. Чтобы отвлечь их, я бегала кругами и орала песню из какой-нибудь рекламы. Иногда они сдавались и начинали смеяться. По утрам они ругались из-за занятого туалета или сгоревшей каши. А еще мама все время хотела в какую-то баню и ругалась, что папа больной, хотя он ничем не болел. Она швырялась одеждой, которую сама же и разбросала накануне. А однажды разбила о кафель любимую папину кружку, и папа так кричал, что сорвал голос. Потом он уже не кричал, а сипел: «Видишь, что ты наделала, у ребенка истерика».

На ковре лежала книга про Винни-Пуха, которую мы с папой читали на ночь. Вчера во время чтения мы умяли целую коробку печенья. Папа заключил, что нам должно быть стыдно, и заложил книгу фантиком. Он читал много книг одновременно и использовал вместо закладок разные интересные штуки: билет в музей, кусочек коры, кисточку для рисования.

Кровать у меня была детская, с перекладинами, хоть я уже не собиралась никуда падать. Через перекладины виднелась большая плюшевая овчарка. Папа купил ее, чтобы мне было не страшно спать одной. Он хотел назвать пса Шарик, но я сказала, что мы должны проявить фантазию, и тогда он предложил «Шарль-Перро».

– Ночью он оживает и рычит на каждого, кто посмеет сюда явиться! – папа уступил Шарлю-Перро свою табуретку, уселся на ковер и принялся читать «Винни Пуха».

– А он будет меня охранять, когда наступит утро? – перебила я его. Пес улыбался, в пасти виднелся пушистый розовый язык. Пластиковый нос блестел в свете ночника и вот-вот должен был стать мокрым и резиновым.

– Конечно, – папа спустил очки на кончик длинного носа, высмотрел мой глаз между перекладин, – но днем-то мы и сами тебя охраняем!

Я окинула Шарля-Перро влюбленным взглядом и вдруг вспомнила, как странно клацнула дверь. Тихо, но как-то страшно.

Наша дверь умела издавать разные звуки. Она впускала папу и закрывалась мягко, будто задвинули на полку игрушечного медведя. Она хлопала весело, как салют, когда входил папин друг с новогодними пакетами. Он смешно шипел на папу и пытался сунуть пакеты в переполненный комод, чтобы был сюрприз.

Дверь суетилась и хлопала, когда с утра мама опаздывала на работу. Она всегда и везде опаздывала. Папа смеялся и говорил, что она белазеберная. Мама не смеялась в ответ, а только раздувала ноздри и сверкала глазами. «Где духи? Ничего не найти в этом бардаке!» – злилась она, вытряхивая на диван косметичку. Ее узкий бордовый жакет хрустел, а телесные колготки блестели в свете люстры.

В коридоре послышались папины шаги, и я кое-что вспомнила. Остаток дурацкого сна смыло, как из шланга.

– Папа! Папа! – вскрикнула я и запрыгала на кровати, – у меня день рождения!

В коридоре послышались шаги. Дверь комнаты приоткрылась и впустила папину голову.

– Надюшка, встала уже? – спросила папина голова. Волосы у него торчали в разные стороны, и он почему-то не обратил внимания, что я скачу по кровати. Сильно прыгать мне запрещали, потому что в матрасе есть пружины и от этого они вылазят.

– Смотри, я уже праздную! Танец пятилетнего туземца! – я бешено замахала руками над головой.

Папа улыбнулся, но как-то странно, будто у него что-то болело.

– Тебе… нравится… мой танец? – выдохнула я между прыжками.

– Мышка, как тебе такая идея: сходить прямо сейчас к бабушке с дедушкой! А садик пропустить?

Я перестала прыгать и в ужасе схватилась за бортик:

– Меня в садике поздравлять будут! Никита принесет подарок…

– Давай они тебя завтра поздравят?

– Но день рождения сегодня!

– Так его никто и не отменял! Бабушка лимонный пирог испечет. Поиграете с дедушкой в футбол, разве хуже? – папа сильно погладил щеки. От этого рот раскрылся, будто он кричал, но без звука. Папа был такой бледный и несчастный, что мне стало его жалко. Я отлепила от щеки его руку и принялась раскачивать. У папы были длинные и красивые пальцы. Мне нравилось, как в них двигалась кисточка, пока он рисовал какую-нибудь вазу.

Я качала папину руку, а он следил за ней блестящими карими глазами. Я воодушевилась, что ему нравится, и стала раскачивать сильнее. У нас с ним были одинаковые глаза. «Доминантный ген», —сердито говорила мама, у которой были синие глаза.

– Сегодня и мы на работу не пойдем… – с трудом сказал он, – потому что надо кое-что уладить.

– А где мама? Она же придет на мой день рождения?

– Все будет хорошо, – зачем-то сказал папа, глядя в угол.

У него стало такое горестное лицо, будто ничего хорошего вообще никогда не будет. Я испугалась. Спрошу еще раз, только попозже, когда он поест и станет обычным.

Перед выходом мы погладили нашу кошку Трешу. Та повиляла хвостом и поставила лапы на папину вытянутую ладонь. Она умела делать много разных трюков. Когда Трёша была котенком, папа поставил эксперимент: взял книжку под названием «Как дрессировать щенка» и стал воспитывать Трёшу по этой инструкции. В результате Трёша получилась собакой. Она спала на папиных тапочках, по команде прыгала через швабру и приносила мышь, тело которой папа сделал из газеты, а хвост – из старых кисточек.

Бабушка с дедушкой жили в соседнем доме. Во дворе было сыро, каркали вороны. Папа вдавил кнопку звонка, будто та была в чем-то виновата.

Дверь открыла бабушка. Одной рукой она терла глаз, другой держала очки с толстыми стеклами. На ней был темно-фиолетовый халат, а под ним – шерстяной пояс. Волосы ее были каштановыми, только у корней была серебряная каемка, будто корона.

– Бабуля! – крикнула я, прыгая в дверях, – у меня день рождения!

– Надюша, думаешь, мы забыли?! Такая большая девочка теперь у нас! – бабушка хотела погладить меня по голове, но смотрела она на папу, так что промахнулась и погладила по носу.

– Сережа, время шесть утра! – зашептала она наверху, – вы опять поругались?

– Не при ребенке, – зашипел папа, дергая пуговицы пальто. Они не хотели слушаться, тогда он сел на корточки и начал расстегивать молнию моей розовой куртки. Папа был ужасно высокий и постоянно задевал головой дверные косяки. Дедушка говорил, что папин рост – метр девяносто четыре, но мне было не очень понятно, сколько это. На всякий случай я сказала всем в садике, что папин рост – четыре метра. После этой информации все уважительно перед ним расступались.

– Пойдем на кухню, там каша почти готова… – сказала бабушка, – Надюша, посидишь пока с дедом?

– С дедушкой, – строго поправила я, задрав голову, – а ты сделаешь лимонный пирог?

– Обязательно сделаю.

Бабушка осматривала папу, который расшнуровывал свои гигантские ботинки. Потом встревоженно взмахнула рукой и задела очками о косяк.

Дедушка сидел на краю кровати, его голова и руки скрывались за гигантской газетой. Я тихонько подкралась к нему и зарычала, изображая пальцами когти. Мы часто играли в разных зверей, выскакивали друг на друга из-за углов, а бабушка обещала отправить нас обоих в цирк.

Дедушка опустил газету таким движением, будто та была картой, а он – капитаном на носу корабля. Увидел меня и расхохотался:

– Царица мать небесная, это Надя! Я ведь уж испугался, что тигр! – я обрадованно зарычала еще раз. Дедушка в страхе сложил газету, а я залезла к нему на колени и осмотрела наши отражения в серванте.

На мне было белое деньрожденьческое платье с синими пуговками, а на дедушке – коричневая рубашка. У него было две домашних рубашки – коричневая и другая коричневая, в полоску. «В институт, вон, выряжается, а дома, как бомж…» – сердилась бабушка, хотя сама ходила в одном и том же халате.

Из наших отражений в серванте проступали фарфоровые собаки, новогодний сервиз с розочками и раковина, в которой шумело море. Из моей головы торчала коричневая бутылка с Рижским бальзамом – бабушка добавляла его в чай, когда кто-нибудь болел. Рядом стояла ее шкатулка с брошками. Брошки были деревянные и серебряные, с рисунками и прозрачными камушками. Бабушка объясняла, что хранит их для меня. Я сказала, что она может пока носить их, но она почему-то все равно не носила.

– А почему папа тебя в садик не отвел? – спросил дедушка. От него вкусно пахло чернилами и мылом для бритья. Значит, сегодня он пойдет на работу. По запаху можно было определить, какой сегодня день: если рубашка пахнет машинным маслом, значит, сегодня выходной, и дедушка пойдет в гараж.

– Шес-тое ап-рреля…Один…шесть…нет, девять… – я извернулась, и дедушке пришлось придерживать меня с двух сторон, чтобы я не уехала с коленей. Наконец дата на газете поддалась, и я гордо объявила: – Шестое апреля один девять девять шесть!

– Во дает! – восхитился дедушка, вынул клетчатый платок и отер мне лоб, – у тебя уже мозги кипят! Видишь, конденсат выделяется? План на сегодня – отдыхать, пока не устанешь.

– Это мы просто с папой по улице бежали. А мне сегодня приснился страшный сон!

– Что ты говоришь! Что же тебе снилось? Только аккуратно рассказывай, чтоб я сам не напугался. Мне пугаться нельзя, в страхе я буйный.

– Там был огромный толстый контролер! Он на меня ругался и кричал, – я раскинула руки в стороны, чтобы изобразить размеры контролера, и опять чуть не съехала на пол, – а потом он стал расти и раздувался, пока не занял весь автобус. И все начало свистеть! Ты напугался?

– И правда ужас, – дедушка округлил глаза, – это тебе, наверное, тот невоспитанный контролер мерещится.

– Да… Я думала, что забыла, а он мне в сон залез. Зачем он так ругался на того мальчика?

– Ну, парень ехал без билета…

– А если я вдруг окажусь без билета?

– Тогда ты просто выйдешь, и будешь такова!

– И необязательно ждать, когда он на меня наругается?

– Ты можешь уйти из любого места, если захочешь.

Я задумалась, дергая нитку на его закатанном рукаве.

– А зачем вы с папой так бежали с утра пораньше? – спросил дедушка.

– Папа сказал, сегодня работа и садик отменяются. Мама тоже куда-то уехала… А почему – не знаю. Он обещал, что в садик пойдем завтра, а сегодня будет пирог и футбол.

Дедушкино лицо вдруг потемнело, и мне стало не по себе. Иногда мне казалось, что мы с дедушкой – близнецы, и я чувствую все то же, что и он. И наоборот.