– Мама! Мама! Он меня бьет! – заорала я, колотя в стену кулаками.
– Че ты орешь! – взбесился Б., зашвырнув стул в другой угол. Между нами теперь не было никакой преграды. Я ревела, Шарль-Перро плавал перед глазами, и тут в коридоре раздался топот. Б. попятился.
– Ты чего?? – взвизгнула мама, распахнув дверь. Она дико взглянула на Б. и пихнула его в плечо. Потом села на корточки, быстро ощупала мою голову.
– Все, все. Не волнуйся, – повторяла она, укачивая меня, как маленькую.
Наступила тишина, только тоненькая ветка скрежетала об оконное стекло. Б. сел на кровать и стал приглаживать растрепанные волосы.
– Викуся, успокойся, – наконец сказал он, – ей надо дать понять, что лень поведет ее по плохой дороге.
– Зачем бить?? – голос мамы сорвался, пальцы дрожали.
– Что ты веришь всему подряд, я ее еле коснулся! Да и не понимает она словами!
Мама стерла мне остатки слез, поцеловала в лоб, а потом увела Б. на кухню. Я скрючилась под секретером, обеими руками потирая голову. Дедушка научил меня, что любой ушиб надо сильно-сильно растирать, тогда он пройдет быстрее. Боль расползлась, стекла вниз и превратилась в тепло. Я выползла в коридор и стала прислушиваться.
Сначала был слышен только мамин звонкий голос. Потом примешался голос Б., и он был странно успокаивающий. Этот голос напомнил мне передачу на радио, которую бабушка включала, когда долго не могла уснуть. Вдруг мама зазвучала отрывисто, будто с помехами. Ее голос стал исчезать, остался только голос Б., а потом стало тихо.
Я залезла в тумбочку, где пряталась в первый день Трёша, и принялась думать. Папа никому не разрешал трогать меня и однажды устроил маме скандал, когда та шлепнула меня по попе.
«Ты что творишь??» – закричал тогда папа, выпучившись на маму поверх газеты. Он вскочил с кресла, газета взлетела в воздух, как испуганная птица. Мама даже смутилась, села среди разбросанных игрушек и стала оправдываться. Она объясняла, что я носилась вокруг нее с самолетиком в руке, и крылом зацепила ее новые колготки. Тогда она решила меня угомонить легоньким шлепком.
– Никогда. Ни по какой причине. Не смей бить ребенка, – дрожащим голосом сказал папа.
– Да она еще больше развеселилась, подумала я с ней играю… Вон, прячется. Сережа, посмотри!
Я топталась за шторой и хихикала, но папа не взглянул на меня. Он наставил на маму палец и произнес речь, полную длинных неизвестных слов. Я скрючилась в тумбочке, которая была мне мала, и вспоминала папины сверкающие глаза. Это было страшновато, но красиво. Если бы он был здесь, он бы очень разозлился. Он бы пнул Б. так, что тот улетел бы в окно.
– Надюля, ты тут? – в комнату на цыпочках вошла мама. Я надула губы, пытаясь закрыть дверцу до конца. Плечо и часть локтя все равно остались торчать. «Буду сидеть тихо, и меня никто не найдет», – подумала я и велела локтю не двигаться.
Мама тихонько открыла дверцу.
– Меня нигде нет! – я попыталась отвернуться, но уперлась щекой в коленку.
– Выходи, пожалуйста, поговорим! – она погладила стенку тумбочки. – Послушай, не обижайся на папу.
– Это плохой папа! – крикнула я, злобно ковыряя торчащий винтик. – Он постоянно ругается, что я тупая и ленивая, как бы я ни старалась! Ты сказала, что я привыкну, но все становится только хуже!
– Мышка, не обижайся на него! Ведь он хочет, чтобы ты умной выросла, в правильные круги попала. Он мне знаешь, что сказал, по секрету?
